Средь множества прекрасных, завораживающих и фундаментальных фраз, призванных обозначить зачин очередной небылицы, на этот раз автор выбрал лаконичное "вечерело".

Итак, вечерело.

Солнце никак не могло наглядеться на экваториальные красоты и медлило нырнуть солдатиком в море, освещая рыжими лучами райские бирюзовые воды Карибского моря и заросший буйной растительностью остров Креста. В растительности орали множественные представители семейства пернатых, устраивая перекличку перед сном, средь подлеска ползали разнообразные мелкие формы жизни и недобитые члены команды Дэйви Джонса.

А на берегу сидело уже каким-то чудом поддатое тело и рекло, обращаясь то ли ко Вселенной, то ли к невидимому собеседнику:

- ...Нет, подумать только, - хриплым, прокуренным голосом вещало тело, устремив помутневшие серые очи на горизонт, предположительно туда, где давеча, дружески перестреливаясь, растворились в зыбком мареве "Черная Жемчужина" и "Летучий Голландец", - Еще и ордер на арест! Козадой гражданский...

Мерное, утробное биение было ответом.

Сидящий на теплом, белом песке раздраженно раздул ноздри, поджал губы и с тоской уставился на грязный, кровавый сверток, лежащий рядом. В свертке, флегматично блестя в лучах заходящего солнца, тупо билось багровое сердце, величиной с неплохой булыжник.

- Пожалуй, мне тоже нечего было бы на это сказать, - согласился мужчина, почесал заросший многодневной щетиной подбородок и приложился к фляжке, заботливо спертой у боцмана "Черной Жемчужины" еще с утреца. Как оказалось, не зря.

Помолчав немного, он вздохнул, еще раз покосился на бесцельно сокращающийся орган в холстине, будто бы проверяя, не вздумает ли он, наконец, обозначить свою точку зрения на обсуждаемый вопрос. Но у органа, пусть и принадлежавшего некогда самому Морскому Дьяволу, пока, видимо, не появилось желания делиться собственным мнением.

Так и расценив причину затянувшейся паузы, экс-коммодор Норрингтон, а это именно он и был, ибо вряд ли на его месте мог оказаться кто-то другой, нервно кашлянул и в своей спокойной, чуть ироничной манере продолжил:

- В мореходке носом землю рыл, лейтенантом потом - до сиреневых звезд в береговой охране. Изволите командировать? На Ямайку? Оооо, буду счастлив!  В капитаны второго ранга и пиратов как клопов давить? О большем и не мечтал! Что? Повышение за заслуги? Право, уважили… Двадцать лет на алтарь отечества! – вдохновенно подытожил Джеймс Норрингтон, недобро щуря глаза на горизонт и сжимая флягу в руке, - Грудь в медалях и письма благодарственные в рамочке! Образцово-показательная эскадра и преданное стадо личного состава! Декоративно оформленные виселицы при входе в бухту и почти-тесть-губернатор…  Боже, храни Короля… мать его, - по новой дурной привычке ругнулся душевно подгнивший экс-коммодор, но затем быстро поправился: - В смысле и Королеву-мать его тоже храни.

Сердце в холстине сочувственно чавкнуло и снова ритмично забилось. Норрингтон брезгливо поднял бровь и не без доли апатии взглянул на свой боевой трофей. Дрянь, конечно, редкостная, но кто бы мог подумать, что на пару с неподписанной каперской грамотой это может оказаться настоящим штормтрапом для человека, который еще совсем недавно азартно и без оглядки измерял глубину жизненной клоаки. Этой мысли Джеймс усмехнулся и за нее же выпил остатки боцманского рома, тактично шепнув «Твое здоровье» Джонсову органу кровообращения. Неутомимая мышца, по своему обыкновению никак не отреагировав на общительного экс-коммодора, продолжала работать, чем вызвала острое профессиональное сожаление у Норрингтона на тему того, что лучше бы в таком режиме работал мозг у штабных.

Между тем, как было уже сказано, вечерело.

Солнце стремительно, как брошенный книппель, опускалось в воду. По небу разливался малиновый кисель. А по отставному офицеру Британского флота разливалось приятное тепло от выпитого рома и удовлетворенность от ненавязчивой беседы.

Вздохнув и проверив в залатанном кармане того, что некогда было камзолом, огниво, Джеймс стянул расхлябанные сапоги, задумчиво пошевелил пальцами ног и вновь устремился мыслью к вопросу насущному: заслуги перед отечеством и их последствия.

- И тут - пожалуйте, – продолжал он, живо представляя усатую накрашенную морду Джека Воробья и скривясь при этом так, что сердце Морского дьявола рядом зашлось в приступе аритмии, - Всем вы хороши, коммодор Норрингтон, но дятел редкостный. Упустили пирата – так хоть из шляпы выньте. А не вынете – сочиняйте прошение об отставке хоть в стихах, хоть в прозе. Ибо Устав со всеми его предписаниями никто не отменял, - Джеймс смачно выругался, вздохнул и кинул пустую фляжку к куче сушняка, собранного для костра, - Ну, ничего, еще повоюем, - философски заметил он, немало не теряя оптимизма. Уж больно грело душу и здоровое воображение ворованное сердце, глухо ухающее себе тут же рядышком. Словом, жизнь снова начала казаться бывшему коммодору и будущему адмиралу прекрасной и удивительной…

Впрочем, чем вся эта авантюра, начатая весьма виртуозно, обернется, не предполагали ни Норрингтон, ни тем более несчастная жертва обстоятельств, она же работящий орган, она же сердце Дэйви Джонса. И о том, что стал бы предпринимать в противном случае деятельный и, как оказалось, изобретательный бывший офицер, теория относительности умалчивает, а вот сердце, скорее всего, хватил бы инфаркт. Но… Биться ему суждено было еще долго. К тому же слишком сильно тянуло бравого военного, насквозь проспиртовавшегося за месяцы отставки, обратно в строй.

Будет вам, Джеймс Норрингтон, не спешите. Наадмиральствуете так, что самому тошно будет. Но… Это уже совсем другая небылица, декорациями к которой насыщенные краски острова Креста, увы,  уже не послужат.

А пока же вечерело…

Насчет в характере Норрингтон или нет - вопрос сложный. ИМХО, он идеально в характере Норрингтона из ПКМ-2, который правда в свою очередь был не в характере по отношению к Норрингтону из ПКМ-1 и ПКМ-3)) Но тут уж вина сценаристов, а не автора.

Вот это сразило наповал:)))