Уильяму было непривычно чувствовать на запястьях кандалы, которые он же и ковал. Было странно видеть перед своими глазами решетку – того же изготовителя… Он начал даже задумываться о том, что, хотя в кузнице бывал все реже и реже, и, по возможности, тайно от Элизабет и, в особенности, от губернатора, раньше он все свое время посвящал шпагам, решетками и кандалам. Впрочем, иногда решетки были каминными, что позволяло назвать его профессию мирной…
Подумать об этом у него была возможность, ибо с Элизабет поговорить не удавалось: они были в разных концах коридора... При желании можно было докричаться – но общаться, не видя друг друга, при паре десятков заключенных, было как-то… неуютно. Сначала Элизабет кричала, что Бекетт за все ответит, и осторожно попробовала бросить в его адрес несколько не самых отчаянных матросских выражений. Уильям кричал ей, что совершенно согласен, но сейчас обсуждать это неуместно, и просил ее помолчать. Но, видимо, ее соседи объяснили это доходчивее и в более замысловатых выражениях, чем Уильям, и Элизабет замолчала только как следует с ними поругавшись.
Дальше он оказался на целые несколько дней предоставлен сам себе. Губернатор почти не удостаивал его вниманием. Он еще некоторое время ожидал визита лорда Бекетта, но и тот не  появлялся. Уильям подумал, что от скуки будет рад даже палачу, но про них как будто забыли совсем. Его слегка успокаивало то, что губернатор, пока они в тюрьме, скучать лорду Бекетту не даст, но вот повлияет ли это как-нибудь... Он засыпал, просыпался, кричал Элизабет, как у нее дела, получал злой сдержанный ответ, и погружался в собственные мысли. Больше ничего в этих днях не было.
Сам лорд Бекетт тем временем вступил в полосу неуемного раздражения каждой частицей окружающего мира. Первое увлечение Карибами прошло за несколько дней, а вот дел все еще было невпроворот, и становилось все больше и больше. Ситуацию усугубляло то, что проходной двор, в который его  кабинет превратился в первый же день, так проходным двором и остался. Бекетта это практически устраивало – он любил быть доступным, и еще больше любил, когда все происходило у него на виду, однако утомительно было сверх всякой меры. У него так и не хватило времени разобраться, его ли это кабинет, или же это штаб Ост-Индской Торговой компании: в ОИТК было распространено мнение, что штаб-квартира компании должна быть как можно более отдалена от резиденции ее представителя, однако лорд Бекетт эту практику не признавал, и, несколько мог, с ней боролся.
Резиденция губернатора была куда более пафосной, и имела более удобное и респектабельное расположение поблизости от форта, Бекетт же обосновался в гавани, у самой воды, того и гляди, волной смоет.
И в этом доме, в кабинете, трещавшем по швам от информации, Бекетту докладывали, что корабль «Черная Жемчужина» нашли где-то на берегу небольшого и практически не заселенного – по крайней мере, белыми – островка. Самого Джека Воробья на берегу искать опасались…
- Как всегда! – возмущался Бекетт, рассеянно, самым уголком сознания думая, что ведет себя как-то весьма уместно и совершенно неподобающе. – И как я мог забыть, что моряки на суше превращаются в существ неуклюжих, как морские коровы.
И вспомнил про чету Тернеров.
Так что, в конце концов за Уиллом все-таки пришли, дали привести себя в порядок, повезли куда-то из форта вдоль моря…
Дом, к слову, на Уильяма произвел впечатление муравейника. Присматриваясь, он замечал повсюду не просто дорогие, а роскошные вещи, но все в целом сколько-нибудь целостной картины богатства не составляло.
И уже через час в его кабинет лорда Бекетта без стука, без доклада ввалились два солдата и встали по обеим сторонам двери, а Бекетт даже не поднял головы, ни взглядом не ответил на эту бесцеремонность… к бесцеремонности он привык. Он любил ее в глубине души – любил также, как любил строить из себя маньериста… Безупречно прямая осанка, небрежные жесты, маска расслабленного высокомерия…  Впрочем, его редко хватало надолго – уставая, он мрачнел, растеривал насмешки и превращался в спокойного дельца, хваткого до сути. Итак, Бекетт не реагировал, Бекетт показывал Мерсеру документы…
- Лорд Бекетт! – бесцеремонно окликнул его младший офицер, не дожидаясь, пока тот закончит обращенную к собеседнику фразу… и встретил два взгляда. Один – лорда Бекетта, сощурившего глаза в немом вопросе «что-что?..». Второй – мистера Мерсера, расчетливый взгляд лицемера – «ну, это уж слишком».
- Заключенный прибыл, - объяснил офицер.
- Кандалы можно снять, - махнул рукой Бекетт, отпуская солдат, и тут же отвернулся, продолжил говорить с Мерсером, чей тяжелый взгляд все еще был устремлен к офицеру.
Уильям, все это время безуспешно пробуя поймать их взгляды, бросил это занятие и огляделся. Огромный кабинет напоминал берег, который только начали осваивать: кипучая деятельность, не до конца распакованные вещи… а на стене рисуют карту, и Уильям подумал, что карта здесь вещь едва ли не более важная, чем окно…
Сам он мог бы чувствовать себя нервно, вместо этого ощущал лишь абсолютное, безмятежное спокойствие, противоположное царившим в кабинете стихиям деятельности…
Наконец, Бекетт и Мерсер распрощались, кивнув друг другу, Мерсер удалился, задев Уильяма краем плаща, а Бекетт вздохнул, повел плечами – и как будто превратился в лорда. Не в насмешника, превращающего арест в спектакль – в человека, с чувством достоинства, не проходящим и тогда, когда он забывал о собеседнике, погружался в свои мысли…
- Мистер Тернер, тюрьма вас не портит, - начал он без тени насмешки, - доводилось бывать раньше?
- Да, приходилось, но до того как было установлено, что я невиновен. Могу я поинтересоваться, лорд Бекетт – это допрос?
Лорд Бекетт удержался от того, чтобы поморщиться – собеседник не уловил тона, решил поддерживать свое спокойствие легкой наглостью…
- Допрос? Нет, что вы. Допросы в тюрьме, а здесь – переговоры. Деловые переговоры.
- Каков же их предмет? – снова спросил Уильям, удивляясь, что Бекетт позволяет задавать ему вопросы.
Позволял, но отвечать не торопился.
- Губернатор, стало быть, счел вас невиновным? Что ж, допускаю, что он, вероятно, прав. И менее всего мне хотелось бы быть несправедливым в отношении человека, который может оказать мне помощь…
Бекетт неожиданно почувствовал, что совершенно не желает продолжать с Уильямом разговор. Ему вообще надоело говорить за сегодняшний день – он рад был бы слушать и слушать кого-нибудь... Но Уилли молчал, и приходилось придумывать разговор дальше.
- Ост-Индская торговая компания нуждается в вашей помощи, - сказал он наконец, наливая что-то в бокал, протягивая его Уильяму, но тот проигнорировал жест. Бекетт поставил его, взял свой и отошел к камину. – Выступите в роли ее представителя в урегулировании дела с нашим общим другом, капитаном Воробьем.
- С другом? Сильно сказано, Вы с ним знакомы? – плавно отреагировал Уильям. Он чувствовал, что говорит даже слишком плавно – и Бекетта это бесит.
- Довелось столкнуться в прошлом, – помедлив, ответил Бекетт и неосторожно добавил, – теперь каждый из нас отпечаток носит.
- Какой отпечаток остался у Вас?
Уильям увидел, что задел, кажется, то, что не следовало бы. Больше всего он удивлялся тому, что лорд Бекетт предыдущей своей фразой сам позволил ему задеть его. Он не видел для того особых причин, и, поверив в то, что Бекетт просто совершил небольшую ошибку, высказав мысли вслух, понял, что никакой ненависти, злости или страха к лорду Бекетту не испытывает.
- Вашими стараниями Джек Воробей на свободе. Прошу вас отправиться к нему и взыскать некоторое имущество, которым он владеет.
- Взыскать, - повторил Уильям, пробуя слово на вкус. И тоном человека оскорбленного уточнил, - С применением силы?
- Убеждением, - едва не поперхнувшись, ответил Бекетт, округлив глаза. Глупость какая-то. Он просит у какого-то мистера Тернера помощи в применении силы, конечно. Он даже передумал сообщать Тернеру, где нашли корабль Джека: справится и сам, и пусть заблуждается, насколько важен для компании…
Тернер успел заметить раздражение в его взгляде, сам понял, что сболтнул что-то неуместное.
Бекетт отошел к столу, долго искал что-то.
- Каперская грамота, - наконец произнес он вполоборота, не глядя на Тернера, демонстрируя четкий профиль, - эта бумага равносильна помилованию. Джек обретет свободу, станет капером на службе Англии.
- Чтобы Джек оценил королевскую службу как свободу? – удивленно вскинул брови Уилл, понимая, что каперская грамота, очевидно, должна послужить аргументом в переговорах с Воробьем, и добавил снисходительно - Вот уж сказки.
- Свобода, - с пренебрежением и горечью повторил Бекетт, скривив губы, - что такое эта свобода?
Здесь ему следовало обернуться, чтобы Уильям обнаружил в его взгляде заинтересованность, непонимание, желание услышать ответ и сам захотел отвечать, и Бекетт обернулся.
- Независимость, - предположил Уильям, встретив требовательный взгляд. Поняв, что этого слова явно недостаточно, неуверенно продолжил, - Возможность не… не выполнять чужую волю во вред себе или кому-либо другому. Не участвовать в чужих играх… Право самому определять, что делать завтра. Свобода от условностей.
- А условности эти – очевидно, закон и служба своему королю, - фыркнул Бекетт.
Уильям слегка смутился.
- Про Вас говорят, мистер Тернер, что Вы – сухопутная крыса, но, я знаю, вы бывали в море.
Уильям кивнул, проглотив «сухопутную крысу».
- Вы были в море и никому не подчинялись. Но теперь вы здесь, вы вернулись на берег. Почему?
- Я был кузнецом. Мне ближе земля и огонь, чем ветер и воздух, - почти мечтательно ответил Уильям, забывая, что всего четверть часа назад на руках его по приказу собеседника звенели кандалы.
- Вздор, - резко сказал Бекетт, - Вы просто хотите знать, что делаете сейчас и что будете делать завтра.
Тернер с удивлением посмотрел на него.
- Если никто не знает что это, почему он выбрал ее? – едва ли не с болью сказал он. По крайней мере, так показалось Тернеру, и он не нашелся, что ответить.
- К чему Вы клоните, сэр? – сказал он, испытывая едва ли не раздражение от того, что чувствовал: Бекетт говорит, совсем того не желая...
- А к тому, что свобода Джека Воробья – это боязнь смотреть на шаг вперед, страх за свою жизнь сегодня – и еще больший страх за эту жизнь завтра. Потому как она может оказаться уже не такой… И она окажется, очень скоро…
Бекетт развернулся и пошел на террасу. Уильям, оставшись без присмотра, не воспользовался возможностью прийти в себя, но последовал за ним.
- Джек Воробей – вымирающий вид, - сказал лорд Бекетт, не оборачиваясь, зная, что Уилл рядом, - Мир все теснее, белых пятен на карте все меньше… Джек должен найти место в мире или погибнуть. Ваши судьбы схожи, мистер Тернер.
Здесь он поймал взгляд Тернера, и больше не отпускал его.
- Вам и вашей невесте грозит виселица. – вкрадчиво говорил он, чуть приближая к нему лицо.
- Хотите взять и Джека, и «Жемчужину» - глотая возмущение, проговорил Уилл, отрываясь от светлых глаз лорда Бекетта, пряча взгляд в море.
- «Жемчужину»?.. – переспросил Бекетт, поворачиваясь к Уиллу.
- Имущество, коим он владеет, - все с таким же возмущением ответил он.
Бекетт едва не засмеялся, проникнувшись причиной недоумения Уильяма.
- Корабль? Что Вы. Нет, речь идет о предмете куда меньшем, но все же более весомом… О том, что Воробей постоянно хранит при себе. – внимательный взгляд. – о компасе.
Уильям сделал ошибку, снова поймался на этот взгляд. И сразу же отвернулся, делая вид, что не понимает, о чем речь, и, вообще, ничего не слышал.
- Аа, вы знаете о нем, - удовлетворенно произнес Бекетт и сделал шаг к Уильяму, наклонился к нему недопустимо близко.
- Привезите этот компас. Останетесь жить. – все тем же вкрадчивым тоном сказал он. Чуть отклонился, оценивая произведенный эффект, кивнул одобрительно и пошел прочь, никак не закончив разговор, оставив Уильяма размышлять.
Здесь было два пути: один в гавань, наружу… можно бежать. Но Элизабет остается. За ней можно вернуться, освободить ее с боем, но…
Второй – в кабинет. И этот второй должен бы быть ему противен – сделка с врагом, да еще сомнительного содержания… Но он не чувствовал никакого отвращения. Лорд Бекетт завораживал, и эффект был бы непреодолимым, если бы он забывал показывать опасные зубы хищника…
Уильям обернулся, готовя решение. Лорд Бекетт, как будто никуда не уходил, стоял прямо перед ним, скрестив руки на груди, подняв голову, прищурившись от солнца, ждал.
- Хорошо, - сквозь зубы проговорил Уильям. Он демонстрировал пренебрежение, не желая показывать, что поддался на обаяние лорда Бекетта…
Тот улыбнулся и открытой ладонью указал на свободную от всяких солдат дверь. Уже на пороге окликнул Уильяма.
- А какие у Вас, собственно, планы?
- На Тортугу… найду там его или его следы.
- Ничего не хотите попросить у меня?
- Корабль?
- Корабль не дам.
- Свидетельство?
- Свидетельство получите, когда вернетесь.
- Хм…
- Деньги, Уильям. Путешествия на кораблях нынче стоят денег. Если у вас, конечно, нет противоправных намерений… - и кинул Уильяму мешочек с монетами. Тот поймал… хотел было состроить оскорбленную мину, но строить было уже не для кого – Бекетт взялся за бумаги. Тернер тихо выругался и ушел. Дверь не закрывалась, поэтому хлопать ей было бы глупо…
Он был зол. Зол, что позволил Бекетту играть собой – хотя имел твердое намерение этого не допускать, и, казалось бы, ледяное спокойствие должно было ему помочь. Впрочем, как он с запозданием понял, ледяное спокойствие – не та вещь, которую можно противопоставить лорду Бекетту, который сам кого хочешь заморозит… Теперь же Уилл уходил и уносил в кармане его деньги. Это обстоятельство, впрочем, его не беспокоило.

При каких бы обстоятельствах не происходило пробуждение заснувшего на посту, приятным оно быть не может. Даже если проснешься сам, ужас испытаешь непередаваемый, а если, открыв глаза, увидишь недоброе лицо старшего по званию…
Келли, впрочем, повезло и не повезло одновременно. Проснувшись, он не увидел лицо коменданта форта, это, безусловно, плюс… но увидел лицо лорда Катлера Бекетта.
И первой мыслью лейтенанта Келли было – застрелиться. Произошло то, чего он боялся больше всего – он дал повод усомниться в себе… Мысли о собственном позоре помешали Келли соображать вовремя и по делу, и поэтому, осознав, что речь идет о его душевных привязанностях к бывшему коммодору Норрингтону, Келли немало удивился и даже чуть-чуть запаниковал. О коммодоре можно говорить только хорошее – если учесть его опасное ныне положение (хотя оно и неизвестно). Но как отнесется к этому лорд Бекетт?..
- В глубине души… - грустно и осторожно говорил Келли, глядя в сторону. – Все, кто хоть чуть-чуть его знал…
- А Вы?
- Я… Сэр, Вы знаете, почему он ушел? Сказал, что не в состоянии навести порядок на море и не будет этого делать. Может, это и так, только если он не в состоянии – то никто не в состоянии… не был в состоянии на тот момент, - поправился он, - и с тех пор, как он ушел, у нас начался полнейший беспорядок.
- Но Вы так и не ответили на вопрос, - напомнил Бекетт.
Келли вздохнул. Он не знал, какой ответ будет правильным: хоть лорд Бекетт и успел вскользь продемонстрировать легкое расположение к бывшему коммодору, все же приказ о его аресте никто не отменял… но Келли показалось, что лучше говорить, как есть.
- Я – да. Любил. Ему хотелось соответствовать.
Лорд Бекетт расплылся в улыбке.
- Ну и чудесно! Вы знаете, где коммодор сейчас?
- Нет, сэр.
- И я не знаю. А не могли бы Вы узнать?
Келли забеспокоился. Все это совсем не было похоже на приказ найти преступника, но до крайности странно…
- Зачем? – коротко бросил он.
- А как вы думаете?
Келли нахмурился. Раскусить Бекетта ему не удастся. Играть вслепую – опасно. Открыть карты, положиться на милость лорда?
- Сэр, поймите меня правильно, - наконец проговорил он, удивляясь собственной дерзости, - Насколько я помню, Вы намеревались арестовать коммодора… бывшего коммодора Норрингтона. Я знаю, что у Вас есть все для того основания, и Вы можете просто приказать мне разыскать его, и я без колебаний этот приказ выполню. Но в этом случае я не понимаю, к чему весь этот разговор о нежных чувствах… Приказы не обсуждаются, я помню. Только скажите, что это, приказ?
Лорд Бекетт засмеялся, Келли стало не по себе. Так разговаривать с начальством ему еще не приходилось, и собранное для этого мужество подходило к концу. Да и как-то… смутно было все вокруг. Полумрак в помещении. Тьма за окном. Слегка сонный Келли не понимал, почему вообще надменный недоступный лорд Бекетт сидит здесь и смеется, как будто они травят флотские байки? Может, это странный сон заснувшего дежурного, и через несколько секунд он откроет глаза и все-таки увидит лицо коменданта?
- Я понимаю Вас, лейтенант. А Вы меня – нет, - сказал лорд Бекетт, отсмеявшись, - Если бы мне потребовалось арестовать Джеймса Норрингтона, я бы не просил Вас об этом лично среди ночи. Из всего, что я слышал о коммодоре, я делаю вывод, что это достойный человек, уход которого принесет Англии большой ущерб. Кроме того, я знаю, что он не так давно отбыл на Тортугу, а это дает мне основания полагать, что он в беде. Я хочу, чтобы он вернулся оттуда, и вернулся живым, и поэтому искать его отправитесь именно вы.
Келли некоторое время сидел, размышляя.
- Так просто, сэр?
- Нет. Увы.
Келли вздохнул.
- Не вздыхайте. Я не могу помиловать Джеймса Норрингтона просто так. Мне нужен повод. И я хочу, чтобы Вы убедили его дать мне повод…
- И какой повод Ваша Светлость сочтет подходящим? – спросил Келли, слегка улыбнувшись.
- Достаточно будет сообщения мне каких-либо сведений… Но это непременно должно быть что-нибудь весомое, не такое, что в каждой подворотне услышать можно… - произнес лорд Бекетт, чуть задумавшись, - например, разузнать свежие новости о Джеке Воробье. Кажется, коммодор с ним не дружен, это не будет противоречить его принципам?
Келли покачал головой.
- И, в качестве доказательства того, что сведения действительно свежие, а источники – надежные… я бы хотел получить компас Джека. Как вы думаете, не слишком ли много, лейтенант?
- Я полагаю, помилование того стоит, сэр…
- В таком случае, отправляйтесь немедленно. Если что-нибудь нужно, заходите. Единственное, помалкивайте до поры до времени… На вас ведь можно положиться, друг мой?
- Да, сэр, - серьезно кивнул Келли.
С этими словами лорд Бекетт, не прощаясь, удалился, оставив Келли в легкой растерянности и, что хорошо, без сна...
***
Мучительная темнота.
Полгода жить, не чувствуя себя.
Стараясь не дышать, потому что от каждого вздоха больно.
А потом уже до слез хочется вдохнуть – и не по-лу-ча-ет-ся.
Обдумывать, отвлекаться, забывать… Забываться.
Джеймс Норрингтон никогда не верил в душевную боль. Он считал, что с нормальными людьми такого не случается…
Когда-то он краем уха слышал, как один из его офицеров щебетал, что даже самая великая любовь забывается за пару месяцев… иногда за четыре… ну или уж точно за шесть! И цепляясь за эту мысль, он ждал исхода четвертого месяца. Ждал, теряя людей и корабли… И когда ждать больше не было сил, вернулся в Порт-Роял, чтобы распрощаться, как говорил он себе.
Прощания, разумеется, не получилось. Джеймс Норрингтон не умел произносить речи, выдерживать паузы и признаваться… и ушел, когда счел все моменты безнадежно упущенными.
На исходе шестого месяца он понял, что с момента того самого «прощания» следовало бы начать новый отсчет… но ждать и считать был уже не в состоянии. И не находил ничего, на что можно было бы отвлечься: у него больше не было моря, в котором наверняка было бы легче, и только по одной причине он от моря отказался… это было несправедливо: снова рисковать людьми ради того, чтобы заставить свое сердце замолчать… Чтобы быть честным с собой хоть в чем-то, он все же признал, что был бы совсем не против оказаться за бортом в холодных волнах, но волны все время прибирали с палубы других и не трогали его…Так или иначе, план рано или поздно погибнуть в море изжил себя.
Но бывший коммодор знал еще одно средство, и теперь в ход пошло оно…
Очень скоро он понял, что ром не везде одинаков, и ничего хуже, чем ром в его доме в Порт-Рояле, быть просто не может. Слишком много знакомых лиц, среди которых неприлично не бывать… но бывать среди них было невыносимо – все вокруг Джеймса до такой степени не интересовало, что он невольно оставался один на один со своими мыслями…
Впрочем, мыслей об Элизабет Суон, на удивление, оставалось все меньше. И когда оставшаяся после нее пустота превысила критическую массу, он начал вспоминать события последнего времени, и мучительный стыд за себя, свое нынешнее состояние и положение, начал брать свое.
Кто он? Коммодор, потерявший влияние на море и на суше. Капитан, потерявший корабль. Мужчина, потерявший любовь (а, впрочем, это стоило бы вычеркнуть – непомерно романтично). Человек, потерявший, в свете всего вышеперечисленного, уверенность в себе.
Поторговавшись с совестью, Джеймс Норрингтон простил себе Элизабет. Ну и что, что он позволил ей нанести себе оскорбление... Он почти простил ее. А значит, настало время простить и себя.
Но простить себя за все остальное он не мог. Забыть обо всем, гоняться за одним только Джеком Воробьем несколько месяцев… В свое оправдание он мог сказать только одно: ему нужно было увлечься чем-то… Но почему Джек Воробей, а не работа?
А в один прекрасный шторм Норрингтон понял, что ответственность для него стала непомерно тяжела. Нет, он сделал все, что мог и что должен был, но раньше этого было достаточно, а теперь оказалось – нет… Тогда в его сердце закрались сомнения в том, что он заслужил свое звание и соответствует ему. Как будто захлебнулась его интуиция моряка, как будто размыло весь его опыт. Сейчас, на суше, ощущение было сложно объяснить, но он все еще помнил его. И понимал, что в море с ним делать нечего.
И, держась от моря подальше, Норрингтон путешествовал по острову… и очень скоро понял, насколько остров маленький, и насколько пустой… не располагающий ничем, что могло бы стать для него предметом размышлений и деятельности… ром все еще прочно держал позиции в череде занятий бывшего коммодора. Теперь, правда, он не заглушал им горечь, а заполнял пустоту…
«Но есть же другие острова» - подумал как-то коммодор, и скривил губы в усмешке. Первым островом, пришедшим ему на ум, была, конечно же, Тортуга.
***
Катлер Бекетт в очередной раз переставлял на столе солдатиков.
Смутное беспокойство не покидало его с той ночи, когда он имел кхм… счастье… поближе познакомиться с Элизабет.
Впрочем, Элизабет не имела к этому никакого отношения. Отправилась, вероятно, на Тортугу (видимо, здесь принято начинать все поиски оттуда), ищет Тернера.
Тернер. А он должен искать Джека Воробья, возможно, нашел, а может быть, и нет. Нужно было назначить ему какой-нибудь срок… Впрочем, это могло и повредить.
Джек Воробей. Про него пока не известно ничего… И ладно.
Губернатор Суонн. О нем думать совершенно не хотелось. Бекетт не знал, как поступить. В тюрьме его держать нельзя. Но формально Мерсер прав – он освободил из тюрьмы преступника, содействовавшего пирату, а значит, есть все основания держать его в тюрьме, а можно даже использовать это как повод, чтобы избавиться от него насовсем… Но и эта идея Бекетту не нравилась. Он посетил губернатора в тюрьме и сказал, что подпишет приказ о его переводе под домашний арест, если губернатор того попросит. Но получил отказ. Тогда Бекетт решил, что стоило подписывать приказ, не спрашиваясь губернатора… однако теперь было поздно. Так или иначе, губернатор оставался в тюрьме, а лорд Бекетт ходил вокруг да около и не знал, что делать…
Но не только губернатор был причиной его волнения.
Кто еще, Келли? Снова нет. В нем лорд Бекетт был почему-то полностью уверен. Келли мечтает об одном: стать его безоговорочным фаворитом. И пока он верит в свои шансы, будет из кожи вон лезть, лишь бы сделать все, как надо. Так что с его мотивами все в порядке… а в его способностях лорд Бекетт не сомневался, потому как еще до прибытия на Карибы успел изучить сведения о большинстве офицеров. В конце концов, денег Келли вручено достаточно, и никаких сверхсложных задач перед ним не стоит.
Джеймс Норрингтон. Неясно, какую роль он сыграет… Лорд Бекетт даже пожалел, что не может найти его сам. Остается положиться на обаяние и симпатии Келли. Но это не так уж мало.
Но Бекетт чувствовал присутствие еще одной фигуры, которая играет если не против него, то ведет свою линию… у него за спиной.
Лорд Бекетт резко развернулся, вроде бы случайно смахнув со стола фигурки. Перед ним стоял мистер Мерсер.
- А, очень кстати, что Вы зашли. Знаете что, друг мой? Отправляйтесь-ка на Тортугу. Наша предприимчивая Элизабет Суонн, видимо, уже на полпути туда. Интересно, что она будет делать. 
Сам Мерсер приходил за чем-то незначительным… когда он удалился, лорд Бекетт вернулся к размышлениям. Итак, фигура, которая гнет свою линию у него за спиной… Осталось всего понять, что это за линия.
Но тревога осталась.
***
В представлениях коммодора Норрингтона, Тортуга была если не Адом, то, по крайней мере Чистилищем.  Но то ли коммодор слабо представлял себе Чистилище, то ли наоборот, питал по отношению к нему какие-то завышенные ожидания, едва ступив на сушу, он понял, что Тортуга мало чем отличается от Порт-Рояла, и здесь можно жить.
Впрочем, стоит сказать пару слов об условиях странного выбора Джеймса, решившего покинуть Ямайку...  в тот день, когда Элизабет впервые предстояло просыпаться, наблюдая грязный тюремный потолок, отправленный намеком лейтенанта Келли человек уже нашел Норрингтона и сообщил ему о сложных отношениях, возникших с этого момента между ним и законом… Так что путь в Британию или на иные английские острова был для него закрыт. И Джеймс, решившись, наконец, принять наполовину издевательскую игру Судьбы, мысленно отвесил ей легкий поклон в благодарность за прекращение своих невеселых блужданий по Ямайке, и отправился на Тортугу, имея при себе лишь старую шпагу, пустую голову и легкое сердце… Небывалая эта легкость объяснялась тем, что он принял решение не видеть плохое в плохом, то есть вообще ничего не видеть, ни о чем не задумываться и благодарить красотку-Судьбу если не за благосклонность, благодаря которой он до сих пор жив и пока не рехнулся, то хотя бы за личное внимание.
На Тортуге развлечений было хоть отбавляй: пить, драться и пересказывать на разные лады, придумывая все новые и новые трагические и иронические детали, собственную историю. Разумеется, не от первого лица: рассказывать пиратам сказки про коммодора Норрингтона, более чем известного им персонажа, в то время как они и не догадывались о том, в какой опасной близости от них он находится, было на первых порах забавно…
А самым удивительным было то, что Джеймс снова чувствовал себя – собой… хотя узнать в нем коммодора Норрингтона было сложно…
И все же – узнали.
В один прекрасный вечер, предвещавший, как всегда, пьяную драку, когда коммодор сидел и, как всегда, размышлял, есть ли истина на дне этой бутылки с ромом, кто-то, подошедший сзади, сказал поразительно знакомым голосом:
- Сэр, рад видеть Вас живым.
И уселся рядом.
Джеймс повернулся и долго-долго смотрел, не веря своим глазам.
- Келли, какого черта Вы здесь делаете? – негромко, но весьма выразительно спросил он.
- Мне есть, что рассказать Вам и что предложить… будем говорить здесь? – уклончиво ответил Келли, стараясь сохранить необходимую вежливость, не прибегая к формальностям…
- С чего Вы взяли, что я буду с Вами разговаривать? – заявил Норрингтон, но Келли понял, что вопрос задан просто так, ради того, чтобы возразить.
Он достал из кармана приказ об аресте, выписанный Бекеттом специально для этого случая. Норрингтон бегло просмотрел его.
- Видимо, содержанием этого документа Вас не удивить.
- Вашими стараниями – нет. Мне следовало бы отблагодарить Вас, но пока не вижу, как.
- В этом нет необходимости сейчас… - сказал Келли, гадая, известна ли причина благодарности и, возможно, сговорчивости коммодора лорду Бекетту… До этого момента у него не было времени беспокоиться о скелетах в собственном шкафу, но если лорду Бекетту известно о его грехах гораздо больше, чем о его достоинствах, то чем он обязан такому доверию?..
- А кто такой этот лорд Бекетт? – прервал его размышления Норрингтон.
- Представитель Ост-Индской Торговой Компании… с широкими полномочиями, предоставленными Его Величеством. Сейчас в его руках практически вся власть… и отличный флот.
- А губернатор?
- Губернатор, думаю, во всем будет его поддерживать… особенно если учесть, что мисс Суонн в тюрьме.
- В тюрьме? – нахмурился Джеймс.
- Да, - кивнул Келли, - за то же самое, за что Вы могли бы там оказаться.
- Это что-то неслыханное – заключить члена семьи губернатора под стражу…
- Да, но на то есть приказ короля…
- Хотел бы я знать, как Его Величество издал этот приказ…
Келли промолчал, потому что об этой стороне правосудия в Англии не задумывался.
- Как бы то ни было, лорд Бекетт, похоже, готов помиловать и ее, и Вас…
- Занятно.
- И это все, что Вы скажете? – удивился Келли, округлив красивые глаза.
-  Хм. Очень занятно. А что?
- Сэр, Вам здесь нравится?..
Джеймс Норрингтон посмотрел ему в глаза.
- Стоит потерять что-нибудь, чтобы понять, важно ли оно или же нет, - туманно произнес он.
Келли задумался.
- Вы не хотите вернуться?
- Я это обдумаю.
- Вы окажете мне большую услугу… – прозрачно намекнул Келли. Норрингтон не горел желанием соглашаться, и это его беспокоило. Более того - он был поражен тем, что Коммодор, непривычный в такой обстановке, показался таким… естественным.
… А на следующий вечер, на тихом и относительно далеком от порта постоялом дворе, красивый лейтенант Келли сидел возле постели легко раненного Джеймса Норрингтона, и, балансируя на грани почтительности и снисходительности, отчитывал последнего за вздорное поведение.
- Сэр, в конце концов, если Вам хочется умереть, во что я лично не верю, почему Вы желаете сделать это столь бесславно?
Джеймс прикрыл глаза рукой. Ему даже было чуть-чуть стыдно, потому что на этот раз драку спровоцировал он. А наблюдавший за этим Келли, эффектно держа ладонь на эфесе шпаги, стоял сначала чуть в стороне, но немедленно бросился защищать Норрингтона, а потом уводил его оттуда, сначала поддерживая под руку, потом обнимая за пояс, потом едва ли не на себе, потому что Норрингтон был не только ранен, но и пьян.
- Ничего серьезного, - заключил тогда Келли, осмотрев рану. – Послезавтра, может быть, будете как новенький. И очень хорошо, если будете, потому что время не ждет…
- Келли, вам стоило быть корабельным медиком. Вы циничны. Я про «как новенький».
Келли улыбнулся.
А сейчас он был зол. Вернее, прохладно и беззлобно недобр и, самую малость, ехиден – он не понимал причин, по которым его кумир и идеал, вместо того, чтобы возвращаться на пьедестал, чуть опершись на поданную ему руку, продолжает демонстрировать свое гораздо большее уважение такому виду времяпрепровождения, как пьянство и драки…
- Сэр, что с Вами, в конце концов?.. Да что такого случилось?..
- Келли, Вы не понимаете, и это хорошо. Я не прошу Вас на этом основании быть снисходительным, но поверьте – это очень здорово, что Вы этого не понимаете, - неожиданно мягко ответил Норрингтон.
- Хорошо. Только вот Тортуга, этот грязный дом и мерзкое пойло, по недоразумению именуемое ромом, – не лучшие условия для раздумий и решений, верно? Будьте благоразумны. Вы ведь любите Британию. Вернитесь к ней… уйти еще раз никогда не поздно. И можно будет выбрать более подходящее место…
- Называйте свою цену.
- Мою цену, сэр?..
- Цену лорда Бекетта, - поморщился Норрингтон.
- А. Сведения о Джеке Воробье и его компас.
- Что?!
- Он сказал буквально следующее: он не может помиловать Вас просто так, нужен повод. Он сочтет достаточным поводом свежую информацию о Джеке Воробье. В подтверждение достоверности сведений он просил компас Джека.
- Неисправный.
- Лорд Бекетт не уточнял.
- Что ж… Джека Воробья, и вправду, интересно было бы повидать. Хотя и не скажу, чтобы приятно. Келли, лорд Бекетт стоит того, чтобы терпеть Воробья?
Темные глаза Келли приобрели мечтательный оттенок…