Да, сей поток сознания имеет место быть именно в общей теме по всем ныне существующим частям фильма.
Название: Карибский апокаляпсус
Автор: Зета
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13 (на всякий случай)
Персонажи: все уже до боли знакомые (кроме трагически и соввершенно беспардонно забытого Гектора Барбоссы), а так же многочисленные авторессы, Муз и Муза в эпизоде.
Дисклеймер: на героев Диснея не претендовала, не претендую и претендовать не собираюсь.
От автора: представленный ниже литературный апокалиптический изыск является прологом к не менее апокалиптической мини новелле, которая идет в кильватерной колонее прямо вслед за сим опусом.
Итак.
Часть первая...
Белое, напоминающее раскаленную лампочку Ильича, солнце в самом зените висело над приморским городком Порт-Роял в тот час, когда на деревянные сходни пристани ступили две пары ног. Одна из пар, 35-ого размера, принадлежала особе женского пола, и если вдаваться в совсем ненужные, но требуемые болезненным вдохновением подробности, была обута в коричневые замшевые туфельки, и тут же задорно застучала каблучками по теплому деревянному настилу. Вторая пара ног, судя по неопределенному, но крайне впечатляющему размеру, принадлежала мужчине и щеголяла хитро сплетенными кожаными сандалиями. Сделав несколько шагов, обладатели таких непохожих друг на друга нижних конечностей в нерешительности остановились, с полнейшим непониманием в глазах оглядываясь по сторонам...
На этом месте следует прервать пока еще крайне скудное на особую информативность повествование и немного представить смельчаков, зюйд-зюйд вестом занесенных на плодовитую литературную почву острова Ямайка. Нервно оглядывая окружающий пейзаж, прокаливались беспощадным тропическим солнцем переполненная писательским рвением авторесса и ее беспокойный холерик-Муз. Местная «таможня» в лице представительного джентльмена с учетной книгой и мальчиком-негритенком с невыразимой болью во взоре оглядела вновь прибывших. Тренированным глазом распознав не слишком опасного графомана и ее верного оруженосца, то бишь непосредственного носителя невнятного вдохновения, многострадальный портовой ресепшн предпочел предложить плату в –цать шиллингов, лишь бы только очередные, хоть и крайне безобидные с виду рецидивисты отменили свою чреватую неизбежными последствиями экспедицию в город. Но звенящие шиллинги крайне мало интересовали авторессу, поэтому она просто криво и виновато улыбнулась, и, не дожидаясь решительных действий со стороны отчаянного блюстителя порядка и учета, поспешила убраться со сходней, неотступно сопровождаемая взъерошенным Музом, лихорадочный блеск в глазах которого не сулил ничего хорошего ни одному из участников данного опуса...
Порт-Роял встретил незваных гостей шумом и зрелищными мероприятиями. Взяв под локоть своего верного спутника, авторесса напряженно изучала творящееся в городе безумие, сравнить с которым можно было разве что последний день славного города Помпеи… И виной тому было не нападение кровожадных морских разбойников, хотя в фигуральном смысле это сравнение подошло бы как нельзя кстати. Дело было куда серьезнее… У причала было пришвартовано множество кораблей, причем своим количеством они напоминали кишащий кишмя лосось на нересте – так много судов гавань Порт-Рояла не видела даже в бытность колонизации. Однако в этом космическом беспорядке плавательных средств наблюдался определенный принцип: среди дремучего леса гротов реяли три вида стягов – гордо перечеркнутый абордажными саблями геометричный значок женской фигуры на голубом фоне; красно-белое полотно, изображающее сидящего на носу у лебедя аллегоричного воробья, а так же ядовито-розовый флаг с пошло подмигивающей физиономией божественно прекрасной нимфетки. Экипажи судов переругивались, брали друг друга на абордаж и перестреливались тоннами исписанной бумаги, периодически лишая противника способности на ответный удар – так отчаянно раздавались в ответ плаксивые женские вопли с просьбой о загадочной «проде» или о настоятельном желании «выпить йаду».
А сквозь лес грот-мачт пытливый глаз авторессы разглядел самую настоящую морскую баталию, живописно развернувшуюся при выходе в открытое море. Там, на фоне манящего горизонта, отчаянно боролись за честь, свободу и независимость экипажи «Черной Жемчужины» и «Разящего». Их противники, а именно эскадра линейных кораблей под голубыми флагами слэшеревской державы, настырно пыталась прижать несчастные суда друг к другу с целью познакомить их капитанов поближе. Капитаны драли глотки, умерщвляя в полете чаек витиеватостью проклятий, и с переменным успехом держали дистанцию. Периодически в баталию вмешивались фрегаты под красно-белыми лебедино-воробьиными флагами, отбивали «Черную Жемчужину» и пытались пришвартоваться к и без того плотно забитой пристани, стоя на которой в исступлении рыдала и простирала тоненькие ручки заправского фехтовальщика Лизавета Суонн. В эти минуты с палубы «Разящего» слышались многочисленные крики радости команды и одиночный злобный вой всеми покинутого коммодора… Но заботливые «голубые флаги» даром времени не теряли – они кидались в погоню, разгоняли «красно-белых» и все повторялось по-новому. Иногда разнообразие в эту столь бесконечную, сколь и бестолковую возню вводили экипажи невероятных пород судов под ядовито-розовыми флагами – прорываясь сквозь кольцо слэшеров и распределяясь на две части, с криками «Я спасу тебя, Джек/Джеймс, любимый!» отважные пиратки-авторессы высаживали свой прекрасный десант на палубы «Жемчужины» и «Разящего». Но десант этот, впрочем, не задерживался там надолго, поскольку экипажи Воробья и Норрингтона, под чутким командованием вышеупомянутых капитанов, увлеченно кидали прекрасных дев за борт, громко сожалея, что их нельзя зарядить в пушки и палить на настырным противникам.
В этот морской бой, идущий с переменным успехом каждой из сторон-участников, безуспешно пыталось вступить еще одно судно – у самого причала, аки выкинутый на сушу кашалот, бился и не мог отчалить легендарный, а теперь еще и изрядно помятый «Летучий Голландец». Вереницы литературных бригантин, фрегатов, галеонов и прочего плавучего безобразия зажали это несчастное быстроходное имущество капитана Джонса, словно пассажира в переполненном трамвае, не давая даже помыслить о том, чтоб совершить полное погружение. Тут же, в отчаянном жесте вздымая щупальца, выныривал кракен, но почти сразу с позором погружался вновь, не в силах вынести меткие, прицельные удары эпопеическими шедеврами юных авторесс по нежным участкам тела под нечеловеческие крики «Это тебе за Воробья, закуска!». Авторши, воодушевляясь капитуляцией морского ужаса, брали «Летучий Голландец» на абордаж и пытали, безжалостно пытали боцмана, в тщетной попытке выяснить, где скрывается капитан Дэйви Джонс. Боцман, к своему бесконечному сожалению, не знал и терпел, громко бранился и диву давался - что вытворяли неистовые девицы с его плеткой…
«А действительно, где же капитан Джонс?» - почесав репу и нахмурив бровки, осведомилась у своего Муза авторесса.
«Ну, каааак же где?» - расплылся в улыбке нахальный носитель вдохновения, взял свою протеже за руку, взмахнул куцыми крылышками и щелкнул пальцами. В ту же секунду какой-то неизученный физический закон вымышленно-литературного мира закинул пытливую авторессу и ее спутника на какой-то внушительных размеров балкон, с которого как на ладони была видна гавань и творящийся в ней вышеописанный беспредел. Но долго любоваться происходящим не входило в планы Муза, поэтому он, проявляя прямо-таки тайноагентческие таланты, приложил палец к губам и неслышно шагнул к балконной двери. Авторесса в свою очередь послушно последовала за ним, навостряя уши и приготовляясь внимать тайну…
В комнате, находящейся за интригующим дверным проемом было шумно. Шумно, но немноголюдно. Такой вывод сделали новоявленная молодая писака и ее Муз, с максимальной осторожностью заглядывая в дверной проем. Эта самая комната оказалась ни чем иным, как рабочим кабинетом с рисованной картой мира на всю стену, возле которой стоял тщедушный субъект в парике и выводил кораблик, гордо вздымающий свои белые паруса над территорией Карибского бассейна. На творящуюся в кабинете суматоху этот джентльмен, всецело поглощенный созидательным творчеством, не обращал ровным счетом никакого внимания. А обратить его, прямо скажем, было на что… Сотрясая потолок, стены и прочие части архитектурного сооружения проклятьями, с громким стуком мерил шагами периметр внушительных размеров помещения Морской дьявол, нелегально сошедший на землю. От словесных изысков капитана Джонса самовозгорались карты и прочая документация, обсыпалась штукатурка и вяли пальмы за окном – Само Море на чем свет стоит материло весь женский род... «Вторым голосом» в непередаваемой какофонии звуков был не кто иной, как лорд Беккет. Непосредственный носитель всеобъемлющей власти Ост-Индийской компании совершенно бесцеремонно, с жалобным завыванием рыдал… В перерывах между истериками лорд в исступлении бился головой о стол и на все лады проклинал свою жадность, а так же все генеалогическое древо некоего Джеймса Норрингтона, который не поленился в один прекрасный день явить к нему свою грязную и заросшую неуставной бородой физиономию и небрежным, но крайне эффектным жестом вручить сердце капитана Джонса, чем накликал беду в виде бесчисленного количества авторесс, желающих во что бы то ни стало, любой ценой заполучить сердце Морского дьявола и освободить своего ненаглядного капитана Воробья из вечного плена… Вот и сейчас воинственные особы осаждали дверь кабинета, тараня ее с нечеловеческим остервенением и призывая Джонса и Беккета капитулировать, не дожидаясь контрмер. Время от времени Беккет вскакивал и предлагал сдаться, но Джонс властной клешней заставлял лорда принять исходную позицию и всеми своими щупальцами грозил сотрясающейся двери, заявляя, что пока кракен не оперится и не воспарит в небеса, живыми они не дадутся…
Авторесса решительным движением оторвалась от созерцания трагической сцены осады кабинета и взглянула на Муза:
«Бедняги, - сказала она, вытирая непрошеную слезу. – Ну, что ж, сами виноваты… Не нужно было Беккету вмешивать Вилли в авантюру с сердцем – без него, кажись, и не нашли бы орган. Ооо, а где же, кстати, наш славный, удалой кузнец? Я что-то не приметила его на этом празднике жизни…»
«И, правда, - озадачился Муз. – А впрочем, кузнец – субстанция не особо популярная, мог и затеряться где-нибудь в Порт-Роялских кварталах».
И действительно, Уильям Уильямович Тернер обнаружился неподалеку от пристани, со вселенской скорбью в глазах наблюдающий за невестой, всем сердцем устремившейся к гордой «Черной Жемчужине» и ее лихому капитану. Минуты грустного созерцания периодически взрывали вездесущие авторессы, которые с визгом подхватывали Тернера на руки и вдохновенно бежали то по направлению к мисс Суонн, то к кораблям, намереваясь порадовать командора и Воробья «третьим нелишним», то к резиденции оккупированного лорда Беккета, чтобы благородно красть сердце, то вообще в неизвестном направлении, прочь из города, приговаривая «Вот Леголасик-то обрадуется!», но на полпути к цели неизменно роняли беднягу, устремляясь к чему-то более высокому, и, высказывая общую мысль «А зачем нам кузнец? Нам кузнец не нужен», исчезали так же быстро, как и появлялись. Уилл поднимался, отряхивался и сомнамбулически шел обратно на прежнее место, чтобы геройски продолжать созерцание своей неверной зазнобы…
Авторесса сморкнулась в заранее подготовленный для подобных мероприятий платочек. Смотреть на убитого скорбью Тернера было выше ее сил, как впрочем и на остальной апокалипсис, охвативший мирный провинциальный порт. Она решительно тряхнула головой и хмуро посмотрела на Муза, желая по выражению его физиономии определить дальнейший порядок действий. Тот только пожал плечами, всем своим видом показывая полнейшую неспособность мыслить конструктивно относительно их последующих передвижений. Но тут сама Судьба вмешалась в течение событий – наших героев чуть не затоптала толпа гудящих, словно рой саранчи, авторесс, которые с лихорадочным блеском в безумных глазах мчались галопом куда-то Вдаль. Из общего гула голосов вполне определенно доносились фразы «Тиа Далма, Тиа Далма! Шаманка, Тиа Далма! Она поможет!!» Авторесса проанализировала поступившую в мозг информацию и хитро взглянула на Муза. Муз с готовностью кивнул – он всеми конечностями поддерживал идею нанести визит темнокожей ведьме…
Пыль, вздымавшаяся летящими на всех парусах к Тиа Далме авторшами, привела наших героев к форту, который был пуст и безлюден до такой степени, что по нему свободно гулял поражающий воображение сквозняк, – солдаты с позором сдали стратегически важную точку города, благо у командора на данный момент были дела посерьезнее, чем увлеченно драть уши трусливым подчиненным. Следуя за шумными криками и визгами, авторесса и ее нескладный вдохновитель пересекли внутренний двор, по которому ветер живописно гонял многочисленные измятые и исписанные листы бумаги и, наконец, обнаружили место шабаша юных писак – под колоколом, на котором гнездился желтый питон, на внешней стене форта восседала Тиа Далма и хриплым, срывающимся голосом декламировала пророчества. Авторши облепили ее словно стервятники, но темнокожая ведунья держалась молодцом, периодически, правда, прикладываясь к подозрительной фляге, на которой не менее подозрительно было жирными буквами выведено «Джин». В нее, будто огонь артиллерии посекундно летели требования сказать, как спасти Воробья, где найти Джонса, куда, черт возьми, все время девается ром, а также множество других вопросов, которые по этическим соображениям не могут быть озвучены здесь… С перекошенным лицом послушав все это, Муз растолкал могучим плечом дамский курятник и протолкнул свою подопечную прямо под мутны очи Тиа Далмы. Ведьма кинула усталый взгляд на авторессу, но тут же сделала страшное лицо и с угрожающим акцентом прошипела: «Тернер и Норрингтон!!»
«Тьфу на вас! – в сердцах сказала авторесса. – Я такое не пишу!»
Мявшиеся в толпе слэшеры угрожающе защелкали клювами и тут же стали наперебой предлагать свои варианты развития событий.
«Цыц, содомисты! – скомандовала шаманка, ударив чем-то тяжелым в колокол, аки боярин на вече. – А ты, моя недогадливая, подумай хорошенько над словами Тиа Далмы, и желательно не в таком узком профиле. А теперь прощай!» - и продолжила свою утомительную деятельность по обслуживанию авторш, которым не терпелось выведать у нее что-нибудь эдакое.
Юная графоманка озадачилась. Зачем ей нужен экзотический коктейль из кузнеца и коммондора, она не знала и деловито осведомлялась об этом у Муза. К безграничному сожалению обоих, Муз тоже не знал и тяжко вздыхал. Тогда авторесса предложила прогуляться по внутреннему двору форта, чтобы хоть чем-нибудь заняться. Над каменными плитами двора аки призраки красиво летали белые листы, на которых были старательно начертаны чьи-то литературные труды. Муз поймал пару листочков, начал читать, но практически тут же с невероятным количеством выражений на лице разорвал и кинул под ноги.
«Ну, тефтели куриные, ну понапишут!» - только и вымолвил он, задыхаясь и потрясая в воздухе кулаком.
Авторесса только устало воззрилась на своего верного спутника и промямлила:
«Даа, человеческая фантазия ввергает меня порой в священный трепет. А что ты предлагаешь? Ведь как говорится, рукописи не горят… И не тонут. Они ведь электронные…»
«Мммм… - многозначительно промычал носитель хрупкого вдохновения. – Гхмммм…» - но тут с длинной физиономией Духа Творчества произошла впечатляющая метаморфоза – она просияла и заискрилась Идеей. Он схватил за руку свою авторессу, которая недоверчиво косилась на него, стоя в пол-оборота, и с воинственным криком «К Тернеру!!!!» рванул прочь из форта, на волю вольную городских улиц. Более привыкшая к умственным нагрузкам авторесса стала умолять пристрелить ее уже после первой стометровки – она хрипела, стонала, порывалась падать, но Муз упрямо тащил ее невнятными переулками, периодически невысоко воспаряя на своих цыплячьих крылышках. На Тернера наткнулись неожиданно и эффектно – вид мчащейся галопом взмыленной, всклокоченной авторессы и тянущего ее на буксире Муза, лицо которого было страшно перекошено от сознания фундаментальности посетившей его Идеи, совершенно неожиданно подействовали на толпу слэшеров, с вдохновенными лицами волокущими куда-то Уилла: вместо того, чтобы защищать свою добычу от неожиданно нарисовавшейся на горизонте химеры, юные певицы мужской любви с визгами катапультировали Тернера на теплую мостовую и молниеносно ретировались, гордо выкрикивая «Не очень-то и хотелось!» Уильям Уильямович сначала обиделся на такую постановку фразы, но принимая вертикальное положение все же решил, что, может, оно и к лучшему. Но не настолько к лучшему, чтобы по этому случаю прекратить скорбеть над разрушенной любовью. Засим он жалостливо вздохнул, чем буквально разорвал авторессе сердце, и устало побрел к пристани…
«Эй, Ромео! – издалека, пожалуй, очень даже издалека начал Муз, поскольку Тернер даже не обернулся на такого рода оклик. – В смысле, Уилл!» - на этом месте Дух Вдохновения возликовал, так как кузнец навострил уши и, повернувшись, подарил ему полный вселенской тоски взгляд.
«Есть дело, приятель», - добавил Муз, по-бондовски прищурившись.
Тернер еще раз вздохнул и оглядел странную парочку - лохматый высокий субъект в ночнушке, трепыхающий небольшими крылышками, больше похожий на карикатуру на ангела, чем на носителя вдохновения, кем по сути он являлся, а рядом с ним низенькая, а при таком спутнике кажущаяся совсем коротышкой, нагловатого вида авторесса. Кузнец почуял недоброе, но виду не показал и на всякий случай вымученно улыбнулся в надежде, что может быть эти хоть ненадолго, но все же вернут ему Лизоньку.
«Эй, ретивый мой, - вмешалась авторесса, - а ты не хочешь просветить сначала меня относительно своей гениальной задумки?»
На что Муз виновато сморщился и с готовностью затараторил: «Ты же сама говоришь, что сделать мы все равно ничего не сможем с творящимся здесь… - тут он широким жестом Александра Македонского показал авторессе масштабность понятия «здесь», - с творящимся здесь безумием, поэтому будем творить свое! Как говорится, клин клином вышибают!»
По моментально загоревшимся глазам юной графоманки Тернер понял, что недаром почуял недоброе. А на основе того, как расплылись в гнусной улыбке лица авторессы и генератора ее всеобъемлющих идей, Уилл сделал один маленький, но очень гордый вывод – прочь отсюда!..