Название: Несостоявшиеся
Автор: я
Фэндом: Хорнблауэр/Хозяин морей/Дарья/Клиника
Персонажи: Дарья, Джейн, Джек Обри, Трент, Хорнблауэр, Арчи, Мэттьюрин, Джей Ди
Рейтинг: PG-13 вроде
Варнинг: сильно странно
Дисклеймер: ни на что не претендую
Саммари: небольшой светский кросоверный вечер для своих)) POV Дарья.
От автора: я брежу. Ну и что. То, что Дарья рассуждает как девушка конца 90-ых 20 в. н.э., это никакие там не перемещения во времени, а просто условность. Стилиздика.
От автора2: за "дне недели молчать в углу" спасибо Лектер))

~*~
…у них свой мужской клуб, а меня учили думать, ставить диагноз…я здесь что-то вроде шахматного кружка (с) Джон Дориан, «Клиника»

[1]

Раз в этой Вселенной нет ни одного ценителя моей харизмы, я мечтаю стать самой непопулярной старой девой в Англии, чтобы не прожить на этом свете совсем уж незамеченной.

- Мне нужны окуляры с толстыми стеклами.

Мама даже выронила свое шитье. Как будто окуляры с толстыми стеклами – это страшнее, чем Дарья, вальсирующая с кавалеристами.

Хотя мама надеется на моряка. Наверно, она думает, что его никогда не будет дома, и в море он легче забудет мой облик, голос, окуляры и характер. И все это подернется для него каким-нибудь романтическим туманом.

- …а если говорить о кавалеристах, то тут мне ничто не угрожает, потому что по сравнению с лошадью я проигрываю по всем статьям.

- Эй! – Джейн на мгновение отвлеклась от своего холста и повернулась ко мне. – Мы говорим, как героини этой Остин.

- Ты что – читала ее книги?

Джейн покраснела.

- Ну…если я хочу продать свои картины, они должны быть актуальными! Надо же знать, что происходит в обществе.

Как ни странно, Джейн идут эти платья. Она в них похожа на интересный образец постмодернистского искусства, а на мне они сидят, как платье самой убойной подружки невесты, которая никогда не окажется на месте невесты.

- А почему на тебе не такое же платье, как на остальных подружках?
- Оно такое же.

На самом деле, я тоже читала книги Остин. Это кое-что покруче, чем «Больной безумный мир», и правда, скрытая в них, неприглядней и безнадежней, чем правда о монстрах, живущих под ободком унитаза.

Мне повезло с семьей. Все любят старину Джейка, моего нелепого абсурдного отца. Все восхищаются Хелен, моей деспотичной, болезненно деятельной матерью.

Про Квин ничего говорить не буду.

- Ты придешь на этот вечер? – спросила я.

- Это на тот, который из моего кошмара?

- Из моего.

- Где ты завернута в прозрачную тюль или в штору на подобии…

- В тюль.

- Я приду.

Я улыбнулась. Джейн жестока. Обидчива. Не замужем. Стара для этого. У нее пониженная самооценка. Я это уже говорила.

Я люблю Джейн. Иногда она слишком цинична даже для меня, и мне жаль, что я не могу оценить ее картины по достоинству, потому что вообще не понимаю изобразительного искусства. Может быть, ситуация изменится, когда мне купят окуляры с толстыми стеклами.

[2]

В этом вечере, который моя мать закатила в честь каких-то там сокрушительных побед над французами, было несколько плюсов.

Во-первых, я знаю всех присутствующих офицеров, и они знают, в свою очередь, что я ничего от них не жду, и что мою мать можно не воспринимать всерьез в этом вопросе. Это облегчает общение.

Во-вторых, Лейны - Трент и Джейн.

- Так и знал, что нужно было остаться дома.

Этой фразы Трента я всегда жду, и, чем позже она прозвучала, тем лучше был этот вечер по его собственному дерьмометру.

Трент Лейн – бесполезный член общества. Он никогда не служил своему королю, не покупал и не продавал поместья, не был в Лондоне, не издал ни одной книги со своими стихами, ни разу ни с кем не стрелялся и ни разу никуда не пришел вовремя. Поэтому я ему доверяю.

В-третьих, инженю пи-пи, или вроде того – то блюдо, которое готовит наша французская кухарка. Говоря словами мистера Трента Лейна: «А, да, вспомнил – это и есть мое любимое блюдо».

[3]

Моя флотилия.

Джек Обри всегда ржет, как конь, что бы я ни сказала.

- Рай для котят! – хохочет он. – Я это запомню, отлично сказано! Отправляйтесь в рай для котят, лягушатники!

Не знаю точно, насколько верно он понимает мой сарказм, но его реакция в его исполнении всегда кажется уместной. Если бы можно было себе это позволить, я бы сказала ему: «Ладно, черт с вами, можете меня ущипнуть. Один раз. Вот здесь». Но это невозможно, а жаль. Обри единственный мужчина на свете, который был бы не прочь меня ущипнуть, и то, что он и мою мать был бы не прочь ущипнуть, никак не умаляет достоинств ситуации.

Джек не находит этот мир больным и безумным – он находит его восхитительным, и только в его случае – это не тупость, а искусство.

Арчи Кеннеди. Тащится в хвосте дерьмовости этого больного безумного мира. В первую секунду все великолепно, но через минуту парень вянет, как цветок.

Например.

- Да что вы, он совсем не идиот! – улыбается Арчи. – Он неплохой человек, просто он немного…

И как раз в этот момент, тот идиот в том углу восклицает что-то в духе Квин: «А мои глаза, подведенные лиловым, обещают всем все блага мира!». Или типа того. И Арчи кривит одну половину лица, словно у него с той стороны заболели зубы.

- Хотя нет, вы правы, Дарья, - беззлобно говорит Арчи. – Он идиот.

Арчи быстро меняет свое мнение обо всем, что есть в этом больном безумном мире. Легко признает свои ошибки. Но это не от непостоянства, а потому, что все несколько хуже, чем ему хочется.

Хорнблауэр. Точнее всех выразился Обри:

- Когда мы встречаемся в офицерском клубе, мне становится стыдно жить.

Обри, наверно, сидит там поддатый, с красной рожей, проигрывая партию за партией, а потом он скверно ругается, а потом кто-нибудь пошутит про баб, и у Обри от смеха текут по лицу крупные детские слезы. Если бы я была Обри, мне бы тоже было стыдно жить, глядя на Хорнблауэра.

У Хорнблауэра все подсчитано. Все скрыто на самом дне души и продублировано на лбу. Мне нравится этот человек. Никто не должен связывать с ним никаких своих надежд, а брезгливость выражается недоумением в больших коровьих глазах.

Однажды он был со мной очень откровенен.

- Я бы хотел, начиная с этого момента, две недели молчать в углу, - сказал он.

У меня есть такой угол – в моей комнате до меня жила буйно помешенная мать предыдущего хозяина, поэтому все предметы в этой комнате накрепко привинчены к полу, а все стены обиты мягкой тканью, чтобы ты не мог пораниться сам и поранить кого-нибудь другого. Комната выдержана в серых, коричневых и черных тонах, а на стене – картина с черепами, нарисованная для меня моей Джейн. Но я ведь не могу сказать Хорнблауэру: «Ладно. Можете пожить у меня в комнате, я буду просовывать еду в железное окошко в двери. Говорить «Спасибо» не обязательно». Не могу, потому что "Хорнблауэр и Моргендорфер" звучит, как объявление войны.

Стивен Мэттьюрин. Любитель жучков. Кажется, при первой встрече, он хотел меня оттолкнуть.

- Видите? – сказал он, посадив себе на палец крошечную козявку отвратительного вида и показывая ее мне. – Пухоед. Паразитирует у баклана в пищеводе.

- Но мы же не у баклана в пищеводе, - резонно заметил Обри.

- Откуда он здесь взялся, спрашиваете вы? – энергично осведомился Мэттьюрин.

Арчи улыбался. «Пухоед довольно милый», - было написано у него на лице.

Взгляд Хорнблауэра был тревожным и внимательным, словно он опасался, что пухоед вот-вот взорвется или превратится во французский фрегат.

- Я не знаю, - ответил Мэттьюрин, заглядывая пухоеду в лицо. – Откуда он взялся в этом саду, я не знаю.

- С ним что-то происходит, - сказала я, пристально вглядываясь.

Мэттьюрин сощурился.

- Он…, - Мэттьюрин замер на мгновение, а потом тряхнул рукой и потрогал ближайший цветок, пересаживая на него пухоеда. – Он испражняется. Извините.

- Не за что извиняться, сэр, - сказала я. – Он всего лишь пухоед, нельзя требовать от него слишком многого.

Обри захохотал.

- Чертов пухоед! – смеялся он. – Извините, мисс Моргендорфер.

Мы все находились в нашем саду. Не знаю, где находились мои родители и моя сестра.

- Пухоед-пухоед, - тихо произнес Трент, опираясь на скамейку. – Ты испортил нам обед. Ты приносишь много бед, распроклятый пухоед.

- Новые стихи! – воскликнула Джейн. – Ты ведь ничего не писал последние восемнадцать часов.

- Я еще не научился писать во сне, - вяло ответил Трент, прикрывая глаза.

- Это отлично, сэр! – воскликнул Обри. – Допишите эти стихи – мы с мистером Мэттьюрином положим их на ноты, и получится песня, которую мою матросы будут петь на утреннем построении.

Хорнблауэр мягко засмеялся.

- Нет, правда!

Хорнблауэр перестал смеяться.

Хорнблауэр не понимал его юмора. У него в глазах появлялось страдание, даже если кто-нибудь просто лез не в свое дело в каком-нибудь самом невинном вопросе, и я надеялась, что Обри придержит свои шутки для кого-нибудь другого. Шутки Обри – это часть того, что Хорнблауэр зовет своим долгом, а в следующую секунду его взгляд стекленеет.

[4]

А вечером пришел мистер Дориан, протеже Мэттьюрина – нелепый молодой человек с буйными кудрями, как у Хорнблауэра, и огромным носом. Он извинился за опоздание, сказал, что был на похоронах у своего пациента.

- И как все прошло? – спросили его.

- Отлично! – истерично воскликнул Дориан, отвернулся, сделал пару шагов, а потом вернулся и продолжил, энергично жестикулируя. – Нет, я все-таки расскажу. Сначала я упал с лестницы, прямо на середину залы, потом я встал, отряхнулся, на вопрос вдовы о том, все ли со мной в порядке, сказал, что мне чертовски весело, и я отлично провожу время. Чтобы сгладить возникшую неловкость, я схватил бокал шампанского с подноса, который проносили мимо, но оказалось, что это уже использованные бокалы, и их уносили, чтобы помыть, поэтому я выплюнул содержимое обратно в бокал и сказал: «Курильщик», потому что шампанское сильно отдавало табаком. Я так думаю - главное, господа, посмеяться над собой раньше, чем это сделал кто-нибудь другой. Извините меня, я должен выйти.

У Арчи в глазах была растерянность, словно он хотел бы помочь этому парню, но не знает, как.

- Я сейчас расплачусь, - совершенно искренне сказал Обри.

- Джон очень талантливый врач, - сухо сказал Мэттьюрин.

- Так и знал, что нужно было остаться дома, - прошептал Трент мне на ухо.

Я улыбнулась. В том, чтобы быть циничной старой девой, есть один существенный плюс – за свои типа страдания ты удостаиваешься исключительной откровенности.

- Мистер Хорнблауэр, у вас на судне есть врач? – спросила я, прищурившись в спину Дориана.

- У меня есть стюарт, а у него есть разноцветные кашицы, - охотно ответил Хорнблауэр.

Этим вечером они играли в покер и смеялись, мои несостоявшиеся мужья.

The end.