Название - ULTIMA RATIO
Бета - Katherine Palette
Оригинальное произведение - ПКМ
Рейтинг - PG-13
Размер - макси
Статус - не закончен
Жанр - romance, приключения, не поверите (и я сама не верю) - местами юмор и практически никакой драмы!
Пейринг - гет, Уилл/Элизабет
Саммари - Фанфик на фикатон "Новогодний подарок" (для Tar-ы Aviniony)
О сюжете - понятное дело, что "и жили они долго и счастливо", но мы-то знаем, что все настоящие сказки этим только начинаются
Автор выражает благодарность Kxen-е за помощь в идейном оформлении некоторых разрозненных мыслей

ULTIMA RATIO (последний довод)

* * *
- Дура! Ду-ра! Нет, ну какая же я все-таки б-безнадежная д-дура, ы-ыыы-ыы...
Элизабет шмыгнула заложенным от слез носом, высморкалась, с отвращением обнаружила, что батистовый платочек промок насквозь, швырнула его к двум предыдущим и взяла из стопки старательно наглаженных и накрахмаленных еще один.
И с чувством уткнулась в него лицом.
- Т-тридцать пять лет, тридцать п-пять лет, а ума, как у к-курицы-ыыы-ыы!..
Сделав это трагическое заключение, Элизабет подкрепила его, грохнув об пол блюдце из японского фарфора, и зарыдала еще громче.
- Н-нет, ну надо же было к-купиться на все эти романтические б-бредни... Это же какой д-дурой надо бы-ыыы-ыть...
Что за чушь он там вдохновенно нес ей шесть лет назад в маленькой церкви на окраине Плимута? "Я больше никогда с тобой не расстанусь, с вами, вы - моя жизнь, ты - мое сердце, я скорее умру, чем еще раз смогу оторваться от тебя".
Какой, нет, ну какой дурой она была, поверив в слова, которые нашептывает на ухо подружке любой школяр, лишь бы сорвать с ее губ несколько торопливых поцелуев! Но нет, она купилась, купилась, как дура, видите ли, ей показалось, что десять лет (и какие десять лет!), проведенные в разлуке, заставят этого... этого... лгуна, негодяя, самодовольного нахала, гнусного пирата и шантажиста отвечать за свои слова и хоть немножечко, хоть самую малость дорожить детьми и... и ею, Элизабет!
- Ы-ыыы-ыы!!!
И что он сделал при первой же возможности?! Разумеется, удрал от нее на континент исполнять свой долг перед страной. И не своди глаз с горизонта, моя возлюбленная.
- П-патриот, мать т-твою!
Ли Тернер, с тревогой прислушивавшийся в коридоре к материнским стенаниям - с самого отъезда отца, Элизабет заперлась у себя и рыдала так отчаянно, что старший сын всерьез опасался за ее рассудок, - невольно покраснел и отпрянул от двери. Подобных выражений от матери он никогда не слышал - как бы ни была крута Элизабет, особенно с близнецами, крепкое словцо она предпочитала держать при себе, хотя отнюдь таковым не брезговала.
Следом за восклицанием Ли услышал, как в дверь швырнули чем-то очень громко и, наверняка, - судя по звону - красиво бьющимся. Японский сервиз, отцовский подарок?
- В-вранье, вранье, все п-подлое вранье! В м-мужчинах нет н-ни в ком ни совести, н-ни чести...
Но вылазки на континент и вся деятельность Уилла в связи с якобитским восстанием - это были сущие милейшие цветочки в сравнении с тем, что ее возлюбленный муж задумал на этот раз. Давно, давно надо было понять, за кого она вышла замуж - за ходячее чувство долга и слово чести, готовое доблестно утонуть, сгореть и тому подобное, лишь бы довести дело до конца, максималист, тоже мне, но она же неисправимая дура, она надеялась, что со временем и после всего, что они пережили...
Элизабет всхлипнула и шумно высморкалась.
- Чтоб т-ты провалился - нет, чтоб ты п-подавился своим чувством д-долга, ы-ыыы-ыыыыыы...
Четвертый платочек отправился за кресло в компанию к предыдущим, и Элизабет схватилась за пятый. Как назло, этот был еще меньше предыдущего, вмиг промокнет.
Она ему еще покажет, он еще пожалеет о своих делах, этот эгоист несчастный, готовый на все, лишь бы совесть по ночам не мешала спать! Да, да, пускай только вернется! В голове Элизабет завертелись картины мщения одна краше другой. О! Уж теперь-то она вобьет ему в глотку все высокопарные рассуждения о великом долге перед мирозданием - пускай сначала отдаст долги попроще, в собственной семье! Она командовала в бою такими головорезами, каких во всей морской и сухопутной армиях Его Величества днем с огнем не сыскать, так что ей раз плюнуть - заставить этого безжалостного обманщика, этого себялюбивого так называемого мужа, этого... Уильяма Тернера... пожалеть! Пожалеть...
Элизабет икнула, еще раз высморкалась и на мгновение перестала плакать. Ужасная правда заключалась в том, что отставной Морской Дьявол был единственным мужчиной, на котором у отставного Короля Пиратов не хватало духа опробовать командный голос. Ну, то есть... ругаться-то они ругались, но единственный раз, когда она попыталась приказать мужу, закончился... закончился...
- Ы-ыыы-ыыыыы!..
- Мам, - наконец, решился позвать старший сын, сев на корточки и почти прижав губы к замочной скважине. Ответа не последовало, и Ли позвал громче: - Ма!
Горькие рыдания смолкли, как по команде.
- Что тебе? - глухо донеслось из-за двери.
- Мам, ты здорова?
Ли мог бы поклясться, что в ответ мать отправила его к черту. Хотя на самом деле он не разобрал ни звука из ее короткого ответа.
- Мам, - миролюбиво позвал Ли, выпрямляясь и прислоняясь плечом к косяку. - Мам, пожалуйста, не плачь так, ты меня пугаешь.
Элизабет судорожно вздохнула, хлюпнула носом. Вытерла лицо. Машинально потянулась к батистово-кружевной стопке на столике и так и осталась сидеть, сжимая в каждой руке по носовому платку.
- Ма, - вкрадчиво произнес ее старший сын, - ма, поговори со мной.
- В другой раз, - Элизабет прижала к глазам оба платка сразу.
- Нет, мам, сейчас. Послушай, папа не одобрил бы твоего поведе...
На сей раз Ли разобрал - его очень четко послали к черту. На пару с отцом.
Ого.
Отношения между родителями были весьма бурными - это он знал, хотя они ни разу не позволили себе лишнего в присутствии детей, и родительское ложе, как подозревал Ли, начинавший уже немного смыслить в подобных делах, никогда не бывало холодным. Витало между ними в воздухе нечто такое, что не оставляло сомнений. Если они ссорились, мать ходила с видом бойцового петушка, готового в любой момент кинуться в драку, отец наоборот мрачнел, весь уходил в себя и терял всякий интерес к окружающему миру. Дети не могли пожаловаться на нехватку родительских ласки и внимания, но в такие моменты страшно ревновали отца и мать друг к другу. Ли был свидетелем исступленного отцовского отчаяния, когда мать лежала при смерти после тяжелых родов - сын в жизни не думал, что можно быть в таком невменяемом состоянии - на Уильяма Тернера-отца это походило так же мало, как мало походили сегодняшние рыдания на мать. Отец тогда чуть не сошел с ума, не спал и не ел несколько суток, грозился убить всех врачей, если они позволят его жене умереть, и вообще выглядел так, будто сам не то только что с того света, не то вот-вот туда отправится - весь серый и заросший щетиной. Он почти не отходил от матери, требовал, чтобы она жила, и обещал, что не простит ее, что вовсе проклянет, если Элизабет оставит его - нет, отец говорил: бросит. Второй раз он чуть не сошел с ума, когда врач объявил, что мать вне опасности. А когда она пришла в себя... Ли не подсматривал - просто дверь была распахнута, мать, совсем еще слабая, как котенок, едва могла говорить и шевелить рукой, отец держал ее в объятиях, целовал и что-то горячо шептал, и одиннадцатилетнему Ли показалось тогда, что большей нежности между мужчиной и женщиной просто не может быть.
И именно по тому, как Элизабет без малейшей заминки высказалась только что, Ли понял: дела прескверные. В противном случае он бы смертельно обиделся.
- Мам, - без особой надежды позвал он. - Мама?
Элизабет не ответила. Плакала она уже беззвучно, осторожно выдыхая в прижатый к губам платок.
Нет, надо было, конечно, понимать, что этой части истории в их жизни не суждено закончиться, что от прошлого так просто не избавиться, что... Да еще и эта темнокожая ведьма, явившаяся к ним с таким видом, будто у нее в самом деле есть какие-то права - эта ведьма буквально ела, да что там - пожирала Уилла глазами, чуть не облизываясь, и скалилась своими ослепительно-белыми зубами - Элизабет поклясться могла, что у этой-то все зубы на месте и грудь стоячая и твердая, как у пятнадцатилетней, в то время как у нее... в общем, близнецы, конечно, дались Элизабет довольно дорого. К счастью, это оставалось тайной между ней, зеркалами и ночью, а Уиллу было совершенно наплевать, особенно когда они одновременно вздрагивали, переплетенные до немыслимой тесноты, на влажных простынях в супружеской постели.
Может, ему наплевать, потому что ему вообще наплевать?..
И Элизабет заглушила очередное рыдание шелковой вышитой подушкой.
Ну, разумеется, она подурнела и наскучила ему. Когда тебе не девятнадцать - что там, тебе уже даже не тридцать! - даже если бы не трое детей, не прибавка в два дюйма в талии, первые морщины и разрывы на коже - трудно - нет, правильно будет: невозможно оставаться для мужчины такой же желанной, как пятнадцать или хотя бы шесть лет назад, когда этот мужчина шалел от тебя, а ты - от него. Теперь между вами все уже давным-давно пройдено, вы знаете друг друга наизусть на вкус, запах и цвет, вы с полувзгляда способны понять, о чем думает другой, новизны в отношениях нет и в помине, а пока муж становится только лучше год от года, как хороший коньяк, безупречная наследственность Элизабет - даже с учетом всех доступных ей женских ухищрений, направленных на сохранение молодости и красоты и (судорожный вздох) остатков фигуры, - понемногу дает сбои. Но, может, не надо так очевидно давать понять ей, что их прежняя страсть угасла, и теперь все будет так же, как у тысяч и тысяч других семейных пар?
А потом он найдет себе хорошенькую, безмозглую, но крепкую и свежую, как майская листва, девчонку и...
- Ы-ыыы-ыыыыы!!
Хотя зачем кого-то искать, когда у него под боком будет эта черная ведьма, которая и Морского Дьявола может свести с ума и отрицать соблазнительность которой совершенно бессмысленно? Собственно, это и есть ее основное занятие - сводить с ума Морского Дьявола!
Мать застонала с такой звериной мукой, что Ли вздрогнул. Терпение его лопнуло, и он что было сил забарабанил в дверь.
- Мама! Мам, хватит уже, открой мне немедленно! Не заставляй меня ломать дверь!
Близнецы примчались на вопли брата и, разумеется, радостно присоединили к ним свой горластый хор. Уж эти-то всегда орали на славу - был бы повод, родители часто думали, что весь их темперамент, сколько есть, достался в наследство этой бешеной парочке.
Это конец. Надо вставать и открывать, пока не рухнул дом. Господи! В собственном доме нельзя вволю поплакать, что за жизнь, что это за жизнь, ну за что ей это? Элизабет обреченно швырнула намокшую от слез подушку за спину, в компанию к... сколько там уже платков, и поднялась на дрогнувшие ноги. Нет, ну как же жалко себя, как жалко...
…ыыы...
Возле двери висело зеркало - в полный рост; Элизабет, не желая испугать детей своим слишком заплаканным видом, глянула в зеркало. И оторопела.
- Кто это? - спросила она у незнакомой женщины в зеркале.
У женщины были испуганные глаза, как у ребенка, которому рассказали страшную сказку. Даже не испуганные - затравленные. Распухшие нос и губы, мокрые щеки. Растрепанные волосы - прямо скажем, гнездо на голове. На улице ясный день, а она по-прежнему в пеньюаре, как только что с постели. Это она, Элизабет Тернер, урожденная Суонн? Это вот в это она превратилась? Губы у отражения дернулись в усмешке, плечи вздрогнули. Машинально поворачивая ключ в замке, Элизабет спросила у зеркала:
- Это что, я?
...Трое сыновей наблюдали прелюбопытную картину: их мать безудержно хохотала, поднимая голову только для того, чтобы взглянуть на отражение в зеркале и махнуть на него рукой, и снова роняла голову на подушки с очередным взрывом хохота. Дай только добраться до тебя, мистер отставной Морской Дьявол, и ты быстро вспомнишь, какова она на самом деле - твоя венчанная жена! Как-никак, Король Пиратов.
...и тоже отставной.
Элизабет застонала, чувствуя, что от смеха уже сводит мышцы живота.
Трое сыновей в недоуменном молчании наблюдали эту, по меньшей мере, странную сцену.
- Мама сошла с ума? - Джонни, более верткий, чем брат-близнец, дернул Ли за манжет.
- Надеюсь, нет! - искренне ответил старший.
Насупленный и более практичный Джейми задал другой вопрос:
- Это точно наша мама?
Ли вздохнул.
- Надеюсь, да!

* * *
- Джеймс! - Элизабет ощетинилась и зашипела хуже разъяренной кошки на незнакомого пса и даже вскочила на ноги. - Черт побери, вы этого не сделаете! Вы не откажете мне в помощи!!
- Черт побери, еще как сделаю. Вы ругаетесь, как извозчик, Элизабет, пора уже бросить эту отнюдь не красящую леди привычку.
- У вас нет сердца!
- Нет, как раз у меня сердце было всегда.
Элизабет аж задохнулась и пошла алыми пятнами. Это было ужасно, ужасно больное место даже спустя столько лет. Говорить она не могла секунд десять.
- Да как вы смеете намекать на это!!
Адмирал флота Его Величества, он же лорд Джеймс Норрингтон, издал вздох, который у менее героического человека можно было бы расценить как признак отчаяния. Он чувствовал себя слишком старым для таких препирательств и с удовольствием сейчас занялся бы своим любимым делом, но немилосердное вторжение миссис Элизабет Тернер, больше напоминавшее стихийное бедствие - впрочем, как всегда, - лишало адмирала даже призрачной надежды. Любимым занятием адмирала было прорабатывать на карте атлантического бассейна сражения, в которых он принимал участие. Скучное занятие - если не учитывать, что в нем неизменно принимала участие мисс Джейн Норрингтон, которая всегда была не прочь поспорить с отцом относительно стратегии и тактики. В спорах этих мисс Джейн обычно горячилась и краснела, норовя найти все более безумное решение вместо удачных маневров, проведенных ее отцом, и это весьма забавляло леди Мэри Норрингтон, которая вполглаза наблюдала за мужем и дочерью, сидя в гостиной за вышиванием.
- Вместо того, чтобы помочь мне, как сделал бы на вашем месте добрый друг, вы... вы!!
И ради этого он, Джеймс Норрингтон, приехал домой к обеду? Выслушивать женщину, которая никогда не признавала доводов разума?
- Моя дорогая Элизабет, все то время, какое я вас знаю, единственный способ помощи вам, который мне представляется разумным, это домашний арест. Ради всеобщего блага.
На слове "всеобщего" адмирал сделал ударение.
- Как изысканно любезны вы стали за время пребывания при дворе, - ядовито процедила его собеседница.
- Вы очаровательны, когда сердитесь.
- Льстите своей жене, Джеймс!
- Мэри-то здесь при чем?!
Элизабет глубоко вдохнула и выдохнула.
- Итак, вы отказываетесь мне помогать?
- Разве я недостаточно ясно выразился? Во флоте служат суеверные ребята, а выдать вас за мужчину, боюсь, никак не получится.
Элизабет ахнула и лишилась дара речи на добрых полминуты.
Да как он смеет намекать на это?!
- Вы, Элизабет, ведете себя, как ребенок. Не ожидал от вас, право слово. Мистер Тернер, в отличие от вас, всегда производил впечатление человека разумного. Такое поведение, как ваше, простительно разве что в возрасте Джейн.
Так он еще и на ЭТО намекает?!
- А вы, Джеймс, вы...! Вы... просто чурбан! Несчастная Мэри!
Адмирал Норрингтон вздохнул и великодушно не стал произносить вслух, что если кого и следует пожалеть в этой истории - так это многострадального Тернера. Надо обладать особым, совершенно мазохистским героизмом, чтобы получать удовольствие от жизни с этой вселенской катастрофой. Впрочем, судьба Тернера вообще всю дорогу была окутана неким мученическим ореолом со всеми этими умираниями и воскресаниями (в порыве мужской солидарности адмирал часто забывал, что в этом смысле между ним и Уиллом нет никакой разницы), "Летучим Голландцем" и историей любви, достойной пера Шекспира, так что одним штрихом больше, одним - меньше, в общем-то, значения не имело.
Не сказать, чтобы они с Тернером стали друзьями, конечно, у них для этого было слишком много разного - и слишком много общего. Но они относились друг к другу с достаточным уважением (не лишенным, впрочем, некоторой язвительной иронии) и при случае с удовольствием выпивали в компании друг друга по бокалу хереса, пока леди Норрингтон на пару с миссис Тернер вели исключительно женские беседы о детях, платьях и мужчинах. Последняя тема обсуждалась только и только на "диванчике для сплетен", щека к щеке.
Кроме того, адмирал всегда помнил, что если бы не услуга, оказанная ему Тернером много лет назад, у него никогда не было бы двух самых прекрасных женщин на свете, а еще он питал самую искреннюю привязанность к юному Ли Тернеру. Мальчишка, несомненно, подавал большие надежды, и Джеймс Норрингтон про себя предрекал ему блестящее будущее и собирался со своей стороны сделать (и уже делал) все, чтобы этот блеск не померк ничьими стараниями.
Адмирал терпеливо вздохнул.
- При чем тут, право, леди Норрингтон, Элизабет?
Миссис Тернер, полыхающая, с ее точки зрения, совершенно праведным гневом, поджала губы.
- Дорогая моя Элизабет, - Джеймс Норрингтон дотянулся до трости, некоторое время пробовал рукой набалдашник, потом уверенно оперся, поднимаясь, и неторопливо прошелся по кабинету - чуть покачиваясь, как привык на палубе. Нога отдохнула, и он не прихрамывал, но шаги оставались несколько тяжеловесными. - Поверьте, я искренне желаю вам всего самого лучшего...
Элизабет ощутила неуместный (как она считала) в данный момент укол острого сочувствия. Сражение при Магале, увы, давало о себе знать все чаще, адмирал Норрингтон уже не мог похвастаться уверенной и легкой походкой, которая в сочетании с безупречно сидящим мундиром и бархатистым голосом сводила с ума всех барышень Порт-Ройала пятнадцать-с-чем-то (не будем уточнять, с чем именно!) лет назад. Бедный Джеймс. Время, как ни крути, не слишком склонно проявлять милосердие. Почему-то особенно не склонно проявлять его (ыыы...) к женщинам...
- ...продиктованы заботой о вас. Капитан Грувз сопроводит вас с сыном домой.
- ЧТО-О?!
Элизабет так и подскочила. Да уж, укол сочувствия был как никогда неуместен. Просто возмутительно, вопиюще неуместен!!
Пока она хватала губами воздух, чувствуя себя рыбой, выброшенной из воды, адмирал позвонил в колокольчик, поинтересовался у вошедшего слуги, здесь ли уже капитан Грувз, и попросил пригласить его к нему в кабинет.
- Вы что, хотите взять меня под домашний арест?!
- Ну что вы! Я всего лишь хочу остановить вашу попытку ввязаться в очередную безумную авантюру. Мистер Тернер вовсе не ребенок, думаю, вам это лучше моего известно.
- Вы!!..
Капитан, в отличие от своего адмирала, пообедать успел; вероятно, именно поэтому он выглядел гораздо благодушнее хозяина дома. Он с самым учтивым видом поцеловал Элизабет руку, осведомился о здоровье, в двух словах обсудил погоду и поинтересовался, чем может быть полезен.
Адмирал кашлянул, прежде чем объяснять.
Миссис Тернер вздернула подбородок.

Прощание вышло как никогда натянутым, Элизабет с трудом выдавила из себя несколько стандартных фраз в отношении супруги и дочери адмирала, сквозь зубы выразила сожаление, что им не удалось повидаться, после чего с видом несгибаемой мученицы направилась к выходу.
Леди Норрингтон всего на несколько секунд разминулась с подругой, поэтому ей осталось лишь подойти к мужу и взять его под руку. Шаг у нее был легкий и почти неслышный - приближение Мэри выдавал только шелест многослойных юбок.
Маленькая леди Эльф, лукавое дитя фэйри. Удивительно здравомыслящее, к тому же, и бесконечно таинственное. Кто бы мог подумать, что ему, старому неудачнику и меньше всего склонному к нежности солдату, так повезет в жизни?
- Джеймс, что такого вы сказали бедняжке Элизабет?
Адмирал проводил удаляющуюся компанию задумчивым взглядом и перевел его на жену.
- Дорогая, ответьте мне на один вопрос. Если вас не затруднит. Вы считаете меня бесчувственным чурбаном и брюзгой?
Брови над удивительно светлого и теплого серого оттенка глазами недоуменно взметнулись.
- Джеймс, вы хорошо себя чувствуете?
- Вне сомнений! - он неумело рассмеялся и наклонился поцеловать ей руку.

* * *
Ли Тернер слонялся по небольшому розарию, бросая отчаянно-нежные взгляды на раскрытые окна на втором этаже, из которых доносился звонкий голос мисс Джейн Норрингтон, и жадно ловил малейшее движение за легкими занавесками.
Ему очень хотелось, чтобы мисс Джейн выглянула в сад.
Если бы Уильяма Тернера-третьего спросили, считает ли он мисс Джейн Норрингтон красивой, он не нашелся бы, что ответить. Мисс Джейн в его мыслях, понимании и мироздании была так же естественна, как солнце. Пожалуй, даже более естественна, потому что солнце скрывалось на ночь, а мисс Джейн, из ангелочка превращающаяся в юную фею, оставалась всегда.
А еще мисс Джейн была единственным человеком, перед которым у Уильяма Тернера-третьего отнимался язык, руки, ноги и все на свете, он застывал истуканом, пытаясь проглотить что-то, что мешалось в горле, и не мог связать двух слов. Хотел бы он знать, почему так происходило.
- Ли! - предмет его мечтаний наконец-то выглянула в сад, тут же высунулась в окно почти по пояс, засмеялась и помахала ему рукой. - Не уходи никуда! Я сейчас спущусь.
Юный Тернер судорожно сглотнул. Ну вот. Начинается.
Она не подбежала даже - подлетела легче перышка, схватила его за руки, расцеловала в обе щеки, смутив этим окончательно.
- Вот так сюрприз! Почему я ничего не знаю?
Ли попытался что-то пробормотать, потом отвесил торопливый поклон и наконец-то выдавил вполне разборчивое:
- Мисс Джейн.
- Ли, - она укоризненно сдвинула брови. - Ты опять с этим "мисс"?
- Прости... - он подумал - и все-таки прибавил: - ...те.
Мисс Норрингтон сморщила носик и разжала пальцы. Ее крайне расстраивал новый и очень странный этап в отношениях с молодым Тернером, но сколько и как бы она ни пыталась дать ему это понять, Ли, по словам отца, бывший одним из лучших и остропонятливых в вопросах такелажа, парусов, мачт, орудийных расчетов, фарватера и астрономии, к тому же довольно едким на язык, в ответ на попытки наладить прежнюю дружескую близость и теплоту в отношениях принимался удручающе не понимать, что изволит иметь в виду мисс Норрингтон, причем тем больше не понимать, чем яснее мисс Норрингтон пыталась разъяснить свою позицию. Наедине с собой Джейн недоумевала, обижалась, злилась, пару раз даже всплакнула, клялась оставить свои безнадежные попытки, но каждый раз забывала о клятве, а юный мистер Тернер был по-прежнему несгибаемо тверд.
- Хороший у нас выходит разговор, - холодновато заметила мисс Норрингтон после того, как в течение пары минут они старательно слушали щебетание птиц и разглядывали искусно обрезанные садовником кусты роз.
Ли отчаянно пытался собраться хотя бы с одной мыслью. 
- Да, мисс.
Джейн смотрела на него, как утопающий на ветку дерева, до которой ему ни за что не дотянуться.
- У вас красивое платье, - наконец, выпалил Ли.
Мисс Норрингтон подавила вздох совершенного отчаяния. Платье было самое обычное, домашнее и сшитое отнюдь не по самой последней моде. Платье как платье, ее любимого жемчужно-серого цвета, замечательно сочетавшегося с ее светлыми глазами.
Хорошо хоть Ли не пришло в голову хвалить ее прическу, потому как прически попросту не было, Джейн всего лишь заколола темно-русые тяжелые волосы гребнями у висков.
- Спасибо, - она присела в чопорном реверансе, который привел бы в несказанный эстетический восторг ее гувернантку, сухопарую старую деву, всегда тщательно упакованную в коричневое сукно и неизменно застегнутую на все пуговицы до самого подбородка. Адмирал Норрингтон, в принципе не способный в чем-либо отказать обожаемой дочери (надо сказать, что мисс Джейн злоупотребляла своей властью только в исключительных случаях и, как правило, один на один), справедливо полагал, что для равновесия ей нужна именно такая воспитательница.
- Как здоровье леди Норрингтон?
- Благодарю, матушка чувствует себя замечательно.
Они обменялись невыразительными взглядами и еще пару минут послушали птиц.
- Спасибо за приятную беседу, - вежливо проговорила мисс Норрингтон, старательно извлекая из памяти все подобающие случаю фразы. - Всегда рада встрече, Ли. Надеюсь, ты встречаешь Рождество с нами?
- Э... я уже пообещал в это Рождество быть дома.
- О.
- Тем более, что отец, возможно, не успеет вернуться, и маме будет очень одиноко...
- А мистер Тернер снова в отъезде?
- Да.
- Очень жаль. Всего доброго, Ли, - девочка присела в еще одном безупречном книксене и направилась к дому, держа голову и плечи прямо, как маленькая королева.
- Мисс Джейн!
- Да? - она с готовностью оглянулась.
- Удачного дня.
Мисс Норрингтон даже не попыталась скрыть свое разочарование.
- Взаимно.
Юный Ли Тернер остался в одиночестве переживать пятиминутку лютой ненависти к себе. Ведь ничего же не стоило повести этот разговор совсем иначе, сказать уже, в конце концов, что если он по кому и скучает по-настоящему в перерывах между своими большими и не очень приключениями в море и на суше, так это по ней, Джейн. А она сердится, по ней это видно, и обижается, что еще хуже. Как будто он, Ли, виноват, что цепенеет и стремительно глупеет в ее присутствии и с трудом вспоминает, как произносятся самые простые слова? Сейчас-то он, конечно, вспомнил и простые, и сложные, и все их сумел бы сказать вслух, и, конечно, извинился бы за свое отвратительное поведение, и сказал бы, что ей к лицу этот жемчужно-серый цвет, хотя на его, Ли Тернера, взгляд, ей бы очень подошел цвет морской волны...
Правда, вот толку во всех этих внутренних монологах уже не было.
Он услышал, как поворачивается дверная ручка, и приготовился рассыпаться в самых горячих и красноречивых извинениях... Но вместо Джейн в двери адмиральского дома вышла его мать в сопровождении капитана Грувза. Одного взгляда хватило, чтобы понять: разговор миссис Тернер с адмиралом Норрингтоном не принес ей ничего утешительного.
- Ма, что случилось?
- Спроси своего крестного!
- А... - начал было Ли - и по убийственному взгляду матери понял, что в данный момент ему разумнее всего промолчать.

* * *
- Капитан Грувз, - Элизабет извлекла из своего запаса мимики, жестов и интонаций самые жалобные - камень и то растрогался бы! - Прошу вас, перестаньте смотреть на меня, как на беглую преступницу.
На самом деле ее невольный "конвоир", донельзя смущенный странным поручением, как мог, избегал смотреть на "пленницу", тем более - встречаться с ней взглядом. Впрочем, Элизабет малодушно решила, что для достижения цели - а именно "освобождения" - все средства хороши. Маленькая ложь во спасение, подумаешь!
Проведя среди мужчин, подобных Норрингтону и Грувзу, почти половину жизни (и будучи женой одного очень похожего на них... да что там, сын тоже был этой крови), Элизабет неплохо их изучила. Непреклонные командиры и суровые воины, в бою проявляющие чудеса храбрости, до идиотизма верные своему понятию о чести и долге, такие крепкие и надежные, как скалы, невозмутимые под вражескими выстрелами, в быту они все как на подбор были застенчивы, порой до неловкости, и особе женского пола почти ничего не стоило вогнать их в краску. Чем Элизабет благополучно пользовалась в детстве, в девичестве - и чем намеревалась воспользоваться сейчас.
Капитан Грувз в самом деле покраснел, пробормотал:
- Прошу прощения, - и уставился в окно кареты.
Элизабет поманила к себе сына и обняла его с как никогда несчастным видом.
- Мы ведь всегда с вами были добрыми друзьями, капитан, - проникновенно произнесла она, судорожно пытаясь вспомнить, случалось ли им лет этак двадцать (о Боже, какая я старая!!) назад перемолвиться больше, чем парой слов. - Не будем же мы ссориться из-за того, что ваш адмирал... - Элизабет, не надо произносить вслух все, что ты думаешь про старого занудного брюзгу, напрочь утратившего дух авантюризма! - ...несколько переоценивает сложившуюся ситуацию.
Ты сама-то понимаешь, дорогая моя, насколько фальшиво звучит каждое твое слово?!
- Эээ... мисс Суонн, - начал Грувз, и Элизабет недовольно поморщилась. Похоже, это ее крест - среди людей, знавших ее в давно прошедшие времена, один только Джеймс Норрингтон твердо помнил, что мисс Суонн уже добрых шестнадцать лет как зовется "миссис Уильям Тернер". - Я нисколько не пытаюсь поставить под сомнение ваш здравый смысл, но как раз опыт предыдущего общения доказывает мне справедливость решения адмирала.
Ясно. Зануда Джеймс перетянул к себе всех таких же занудных из предыдущей команды, кого только смог найти. Можно подумать, я у него звезду с неба попросила! С его-то регалиями закрываться этим жалким суеверием про женщин на корабле...
Так, ладно, с адмиралом разберемся потом. Сейчас надо бить в другое место.
Только как? Не выпрыгивать же, честное слово, из кареты.
Сама виновата, конечно, что исчерпала всеобщий кредит доверия.
Элизабет подавила тяжелый вздох и уставилась в потолок, обтянутый незатейливой темно-коричневой саржей. Потолок был такой же темный и беспросветный, как ситуация. Немного потряхивало на ухабах, и Элизабет то и дело, чертыхаясь про себя, натыкалась локтем на спинку сиденья.
- Ну, спасибо, хоть не заковали меня в цепи для полного погружения в атмосферу ареста.
Грувз пошел красными пятнами и наконец-то взорвался:
- Я никогда не позволяю себе никакого насилия над женщиной, мисс Суонн!
- Вам не кажется, капитан, - ледяным до ломкости голосом ответила она, - что уже давно как минимум странно называть меня "мисс Суонн", да еще в присутствии моего старшего сына?!
Капитан побагровел, некоторое время пытался открыть рот для отпора, но, в конце концов, махнул рукой.
Некоторое время в запыленное окно они смотрели на приближающуюся деревню.
И вдруг милый старший сын заявил со всей детской непосредственностью, которая только могла в нем сохраняться:
- Я хочу есть, мам.
- Не сейчас, Ли.
- Мам, - настойчиво повторил сын, - я очень хочу есть.
- Потерпи, к вечеру будем дома. Съешь пока яблоко, - Элизабет порылась в сумке.
- Ма, яблоко - это несерьезно, - Ли замотал головой. - Я умру до вечера.
- От голода за один день никто не умирает.
- Мам, - он легонько пихнул ее в бок под плащом, и только тогда Элизабет изволила посмотреть на Ли. Сын подмигнул ей.
Он что-то успел придумать?
- Капитан, - она собрала все остатки смирения, какие только были, и вложила их в интонации, - мы не могли бы остановиться на пару часов на постоялом дворе в этой деревне?
- Потакать капризам детей, мисс... мадам! - так вот, потакать детским капризам у того, кто давно уже вышел из детского возраста и стоит на пути к офицерскому чину...
- Капитан Грувз!
- А вам, юный Тернер, должно быть стыдно за свое поведение.
Мальчишка издал сокрушенный вздох и благоразумно продолжил молчать.
- Когда ваши дети подрастут, вы...
- У меня нет детей! - сварливо огрызнулся капитан.
- Тогда вам тем более придется поверить мне, у которой их трое, что в таком возрасте дети быстро растут и желание Ли хорошо поесть - не каприз... или не более каприз, чем прихоть адмирала Норрингтона - отправить меня домой под конвоем!
- Я, мадам, не понимаю, вы растите из мальчика барышню или солдата?
Элизабет приподняла брови.
- У вас же нет детей, капитан, вы мне пытаетесь советовать, как я должна воспитывать своих?

- Мам, - Ли дернул Элизабет за рукав, едва "конвоир" пошел расплачиваться за обед, - я заметил во дворе неплохую лошадь. Уже оседланную, - он подумал и добавил: - Даже двух лошадей. А рядом с ними во-он того мужчину.
Элизабет оглянулась. "Конвоир" был все еще занят, а значит, продвинуться в направлении, указанном сыном, было относительно безопасно.
Что она и не замедлила сделать.
- Сколько стоит ваша лошадь?
- Эээ...
- Покупаю! - Элизабет, не глядя, захватила из предусмотрительно захваченного с собой кошелька пригоршню монет, поймала красноречивый взгляд сына и добавила уже чуть на бегу: - И вторую тоже!
- Но это не моя лошадь!..
Придержали коней только когда они были уже достаточно далеко, и Ли принялся с аппетитом жевать бутерброд, прихваченный со стола во время обеда.
- Я и правда есть хотел, мам!
- Маленький хитрец, - Элизабет дотянулась рукой до его макушки и с удовольствием потрепала темные кудри. - Ты заранее знал, что у нас получится?
- Нисколько, - Ли позволил себе говорить с набитым ртом, справедливо полагая, что сейчас никто не станет ему за это выговаривать. - Но я предполагал, что на постоялом дворе можно перехватить пару лошадей!..

Хватившемуся было капитану Грувзу осталось только созерцать на пару с хозяином постоялого двора взметнувшиеся юбки дорожного платья миссис Тернер.
- Самая неистовая женщина, какую я знаю, - мечтательно проговорил капитан Грувз.

* * *
Она с удовольствием взяла бы с собой сына, по правде говоря. У того уже вполне хватало приключений под эгидой бесконечно отважного и столь же бесконечно занудного адмирала Норрингтона, которого Ли, впрочем, всячески превозносил. Так что если к уже имеющимся авантюрам добавить еще одну, мальчику это пойдет только на пользу. Кроме того, из троих сыновей старший был ей ближе всех - может, потому, что первые девять лет жизни принадлежал ей одной. Джонни и Джейми еще продолжали ластиться к ней - когда заболевали и жаждали сочувствия или когда выводили из себя отца своими чудовищными выходками и закономерно получали за это. В остальном же - Элизабет осознавала это с тоскливой неизбежностью - близнецы прекрасно обходились и без нее. У них было совершенное мужское царство - дед, старший брат и, разумеется, отец, а про Элизабет только иногда вспоминали. Картина мира двух этих маленьких монстров (Уильям-третий в их возрасте был сущим ангелом!!), ее попросту не вмещала. А с Ли связь мать-сын оставалась по-прежнему прочной, так что взять его с собой - означало еще и заручиться самой преданной поддержкой. Останавливали две вещи... вернее, три. Первая - Элизабет не хотелось оставлять Джонни и Джейми совсем одних, вторая - глубоко внутри она опасалась, что это приключение может оказаться слишком опасным для сына, а третья...
...пять лет назад, когда Элизабет ходила беременная близнецами, они с Уиллом договорились: никогда и ни под каким предлогом не втягивать детей в прошлое родителей. Слишком уж болезненным оно было, это прошлое, вот почему не то что младшие, - даже Ли понятия не имел, что в свое время разлучило его родителей на целых десять лет (во всяком случае, как надеялись родители, хотя никакой уверенности не было - то, что их первенец не задавал вопросов, ничего не гарантировало, Ли вообще редко задавал вопросы, предпочитая сам искать ответы). Им, честно говоря, самим за глаза хватало всей пыли из прошлого, которую они продолжали тащить на своих сапогах, как ни стряхивай, чтобы заботливо делиться ею еще и с детьми.
О! Эти десять лет до сих пор прорывались к ним - приступами отчуждения, когда они вдруг не узнавали друг друга, ночными кошмарами, в которых всегда было одно и то же: на лице ощущаются хлещущие дождевые капли, и скользкая палуба уходит из-под ног, и угасают неумолимо невидящие темно-карие глаза, и Элизабет просыпалась, плача навзрыд, повторяя, как заведенная, "посмотри, посмотри на меня, только не умирай" и тычась мокрым носом в такое надежное и настоящее плечо, и проваливалась в сон без сновидений, убаюканная мерными поглаживаниями по спине и успокаивающим бормотанием вроде "я здесь, успокойся, зачем же так плакать, моя храбрая девочка". У нее не хватало духу спросить, что он думает и чувствует в такие моменты. Как-то всегда хватало своего...
Элизабет ощутила, как к горлу подкатывает обдирающе-сухой - до сведенных мышц! - комок. Нет уж. Надо как следует разозлиться. Сейчас. Вот сейчас у нее получится. Только зубы сцепить.
А теперь этот безжалостный эгоист, безнравственный шантажист, мерзкий пират, этот чтоб-ему-провалиться Морской Дьявол в отставке, он же по совместительству возлюбленный супруг, решил устроить им дежа вю и рандеву с прошлым, а заодно поразвлечься немножко с этой своей ведьмой болотной - и наивно считает, что у него на это есть все права, а она, Элизабет, смирится и не пикнет?! Черта с два, черта с три... черта с два-три десятка!
Злясь, плача и смеясь одновременно, она произносила это сквозь зубы, чувствуя, как отпускает горло, а потому смакуя каждое слово, пока натягивала штаны, блузку, сапоги, куртку, плотно стягивала волосы в косицу и обматывала ее кожаным шнуром, застегивала пояс...
На две дырки не дотягивается до последней.
О, нет, нет, нет. Как она будет с этим жить?

Если бы юный Уильям Тернер мог перенестись в прошлое лет на семнадцать, в те времена, когда его родители были совсем молоды, он бы увидел, что его отец застыл с точно таким же восхищенно обалдевшим видом при виде мисс Суонн, затянутой в платье по последней лондонской моде, как восхищенно застыл сейчас сам Ли при виде матери, лихо и романтично ряженой в мужской костюм. И она была... такая мама, и в то же самое время нисколько не мама, и ей невероятно шло то, как у нее блестели глаза, хотя Ли и подозревал, что этот блеск не сулит отцу ничего хорошего - по крайней мере, в первый момент после воссоединения уж точно.
- И что ты так смотришь? - с подозрением поинтересовалась Элизабет.
- Черт дери, мам, - восхищенно присвистнул их первенец, - я теперь понимаю, почему папа уже двадцать пять лет сходит по тебе с ума, как подросток!
Элизабет с минуту раздумывала, что ей стоит сделать - уничтожить слишком резвого сына взглядом или пропустить его замечание мимо ушей, но, разрази ее гром, у этого дерзкого мальчишки талант делать изумительные комплименты, и в итоге она рассмеялась и притянула Ли к себе, чтобы звонко поцеловать в макушку. За последний год Уильям-младший сильно вытянулся и ростом почти сравнялся с матерью, хотя, как всякий подросток, был тощ, даром, что ел за двоих, а руки и ноги у него оставались несоразмерно длинными. Правда - это Элизабет отмечала с неизменной гордостью - его миновала свойственная этому возрасту неопределенность черт лица, Ли в свои пятнадцать был юной копией отца, разве что цвет глаз был мягче - в мать. А еще у мальчика, оказывается, сильно раздались плечи и... и, честно говоря, он уже не такой и мальчик. Черт побери, как же быстро!..
Элизабет отстранила сына и подмигнула ему.
- Целых двадцать пять лет? - с притворным сомнением уточнила она. - Господи, ну и упертый же у тебя отец, мальчик мой!

* * *
- Знаешь, Уильям Тернер, меня редко удается удивить, но, боги четырех океанов, мне не понять, как всю жизнь довольствоваться одной женщиной, ни разу не пожелав никакой другой?!
- Приятно осознавать свою уникальность.
- Будучи таким красавцем, тратить так бездарно одну жизнь - и это вместо того, чтобы осчастливить нескольких!
- Я, знаешь ли, трепетно отношусь к свободе выбора после известных событий.
- Нет, я бы поняла, если бы в твоем доме царили вечный мир и благоденствие, но твоя жена больше похожа на бешеную кошку, чем...
- И ты тоже нисколько не изменилась, Калипсо, ты по-прежнему обольстительная и совершенно непотребная стерва.
Богиня надула губы.
- Ты просто грубиян, Уильям Тернер. У тебя отвратительный характер.
Он хорошенько подумал, прежде чем произносить следующее слово.
- Извини.
В других обстоятельствах Уильям Тернер, мистер капитан "Летучего Голландца" в отставке, непременно улыбнулся бы при этой перепалке. Каковы бы ни были подтексты таких разговоров, каковы бы ни были его отношения с Калипсо - а они были, прямо сказать, далеки от безоблачных, - тем не менее, к концу десятилетнего срока богиня и капитан по-своему даже поладили, хотя она до последнего не оставляла попыток затащить его к себе в постель, а он все реже выбирал выражения в ее отношении во время таких попыток. Но, в общем-то, они скорее напоминали пару ворчливая старуха и ее сиделка, чем пару заклятых врагов.
Но в данный момент обстоятельства не располагали к шуткам.
Тернер налег на весла. Окружающий пейзаж был мрачноват - как раз под стать его настроению. Уже несколько часов они плыли по подземной реке в каком-то темном гроте, наполненным сизоватым промозглым туманом, неуклонно пробирающимся под одежду, и в этом тумане фонарь, укрепленный на носу из лодки, был единственным источником света. Изредка из плотных клубов тумана просвечивали черные влажные стены, по которым стекали тонкие струйки воды. Тут и там срывались в воду тяжелые ледяные капли. Калипсо окружающий холод не трогал: богиня сидела, одетая только в короткую эксомиду, в накинутом на плечи плотном плаще из темной шерсти, и задумчиво поглаживала пальцами свой медальон в форме сердца даже во время разговора. Жест был совершенно неосознанный.
На душе у Уильяма Тернера-второго не то, что кошки - тигры скребли, а на печени лежал не камень даже, а целые Пиренейские горы. Нет, их с Элизабет семейная жизнь вовсе не была похожа на мирную гавань, как он идиллически представлял себе в девятнадцать лет, скорее, это было самое настоящее море со всеми полагающимися штормами и цунами, и им стоило немалого труда, проведя порознь десять лет, научиться управлять корабликом под названием "семья" (пару раз Уиллу даже приходила мысль, что с кораблем в бурю и то проще), у них всякое бывало - вплоть до раздельных спален, поджатых губ и ледяного "не трогай меня", да и сам он был, в общем-то, никак не рождественский подарок (сделаем вид, что укол совести остался незамеченным). Но он же, в конце концов, любил свою жену, даже при всей ее, будь она неладна, своенравности. А так - до ощущения полной непоправимости произошедшего - они никогда не ссорились. Потому что против поджатых губ в арсенале у Тернера были поцелуи, против "не трогай меня" имелось терпение, а против раздельных спален были ее ночные кошмары, в которых Элизабет плакала, как ребенок, и звала его, и он, конечно же, приходил, утешал и убаюкивал - и как-то само собой разумелось, что все обиды таяли, как прошлогодний снег.
Но не в этот раз.
Честно сказать, у него противно холодело в груди, когда он вспоминал, как жена посмотрела на него на прощание - словно он ее убил. Он раздавил бы всякого, кто посмел бы заставить Элизабет страдать - но себя-то не раздавишь, это раз, а два - однажды Уильям Тернер уже умирал, и ощущение даже от воспоминания было, мягко говоря, не из приятных.
Но поступить иначе он не мог. Вечно приходится выбирать между долгом и любимой женщиной, по-видимому, все дело в мировосприятии, но в нашем возрасте уже поздно меняться.
Весла почти неслышно входили в воду - туман проглатывал все звуки.

Когда несколько дней назад они были разбужены бесцеремонным вторжением Калипсо, первое, что сделала Элизабет - разумеется, взвилась на дыбы, как будто на нее напустили целый улей пчел. Даром, что вечер они провели совершенно восхитительно, хотя под занавес Элизабет несколько забыла про свое же "тише-тише-тише". Хорошо, что в их доме толстые стены.
Богиню эта ужаленность и шипение на тему "что ей здесь нужно?!", само собой, позабавили, и она не упустила случая подразнить миссис Тернер, которая, хоть и понимала прекрасно, что над ней смеются, все же неуклонно велась, понимала, что ведется, но, чуя, что визит Калипсо не сулит им ничего хорошего, не могла остановиться, что злило ее еще больше.
- Пусть она немедленно уйдет - или я уйду!
- О, славная мысль. Мне и надо побеседовать с тобой наедине, Уильям Тернер.
- Говори при моей жене, - сухо ответил он, - у меня нет от нее секретов.
- Ты перескажешь ей наш разговор в каких угодно подробностях, но только после того, как обсудишь все со мной и примешь решение.
- Да кто она такая, чтобы распоряжаться здесь?! Уилл, сделай что-нибудь.
- Боги четырех океанов, - Калипсо зевнула, томно прикрыв рот ладонью. - Это вот ради нее ты отказался от бессмертия? Странный выбор.
- Это не больше, чем твое мнение, я могу с ним не считаться.
- Да как она... смеет!!
- Элизабет, - нехорошим тоном процедил Уилл, у которого стремительно заканчивалось терпение - кажется, даже быстрее, чем нарастала женская склока, - здесь нет глухих.
- Ты... ты за нее вступаешься, да? - возмущение стало на два тона ниже. - После всего, что с нами было по ее вине, ты вступаешься за нее, хотя твоя жена - я?! Это, прости, синдром заложника!
- Причем тут, право, я? - богиня пожала плечами. - Первая смерть твоего мужа, Элизабет, на совести Дэйви Джонса, а дальнейший ход событий решал вообще Джек Воробей. Мне ты должна быть благодарна за то, что теперь наслаждаешься счастьем.
- Калипсо, - укоризненно прошелестело в воздухе прежде, чем Тернер растерял изрядно потрепанные остатки терпения, а Элизабет успела кинуться искать какой-нибудь пистолет, который с удовольствием разрядила бы в незваную гостью.
Прошелестело и стихло - без угрозы, но так узнаваемо, что Калипсо осеклась и каменно замолчала, а Элизабет от неожиданности вздрогнула и застыла с каким-то напрочь несчастным лицом.
Уилл бережно развернул ее за плечи к себе.
- Что с тобой, сердце мое?
Как будто Калипсо здесь и не было.
У жены был тяжелый взгляд, в глубине которого плескался самый настоящий первобытный страх. Уилл наклонился поцеловать, но она отвернулась, хотя не отстранилась.
Богиня усиленно разглядывала вышивку на пологе над кроватью - судя по внимательности, каждый стежок. В темноте это было не так-то просто.
- "Голландец" пропал, - без обиняков заявила Калипсо, едва миссис Тернер с дрожащими губами покинула спальню.
Уилл вежливо промолчал в ответ, и богиню пиратских морей, похоже, это разозлило.
- "Голландец" пропал! - с раздраженным нажимом повторила она, стремясь донести до собеседника всю серьезность ситуации. - Я сказала бы: как в воду канул, но в данном случае это не совсем уместно. Мои зеркала его не видят. Мои разведчики ничего не находят. Как будто он растворился в пространстве и времени!..
- А причем здесь я? - вежливо осведомился Тернер, старательно утрамбовывая выпирающее во все щели крепкое подозрение насчет своей причастности.
- Но ты ведь капитан "Голландца"!
Ну да, а что еще он ожидал, кроме полного оправдания своих подозрений?
- О, нет, - Уилл даже засмеялся, разводя руками. - Я давно там не капитан, я уволен на берег лично тобою - большое человеческое тебе спасибо, кстати, в прошлый раз не успел отблагодарить, но, в общем - извини, Калипсо, эти игры давно не про меня.
Интонации у него были злые.
- Разве я играть предлагаю?
- Очень на то похоже. Попроси Джонса помочь тебе, богиня.
Это был запрещенный прием, но иногда все средства хороши.
- Кого я попрошу, Уильям Тернер? Заключенный здесь, - она стиснула в руке свой медальон, - призрак собственного призрака - что он сможет?!
- Ха-ха. Меня она не попросит. Не доверяет.
- Дэйви Джонс!..
- Так дай ему свободу или воплоти его.
- Он не хочет, - глаза Калипсо влажно сверкнули. – Ни того, ни другого.
Уилл как будто остывал - медленно, как раскаленное железо на ветру.
- Кого поставили капитаном после меня?
- Джимми Легса.
Уилл неодобрительно хмыкнул.
- Странный выбор. Я поставил бы Джеральда.
- Претензии не совсем ко мне. Джимми Легс - неплохой капитан, - Калипсо со вздохом села на край кровати. - Ничего, что я тут посижу, твоя ме... жена не сочтет это поводом для вендетты?
- Запомни, мне не нравится твой тон в отношении Элизабет, - голос у него - как будто ледяной крошкой посыпали. - Это худший способ договориться со мной.
- Хорошо, хорошо... Так вот,  Легс неплох на палубе, но он не Джонс и даже не ты. Он хорошо делает свою работу, - медальон у нее на шее издал едкий смешок, богиня терпеливо вздохнула в ответ, - но у него нет такой связи с "Голландцем", какая была у Джонса... или у тебя. Корабль его слушается, но не признает. О, если бы я снова могла держать "Голландец" под контролем!! Но этот глупый корабль предпочитает мужчин.
- Какая ты, право слово, собственница, моя дорогая. Фетишистка.
- Дэйви Джонс! - она дернула было с шеи медальон, но остановилась, стиснула в кулаке. Выдохнула резко через нос и недовольно произнесла: - Я, в конце концов, не могу спокойно спать: мой дом наводнили стоны и жалобы неприкаянных душ.
Уилл и бровью не повел.
- Вот уж до чего мне нет никакого дела.
- Ошибаешься. Поверь, я не буду этого долго терпеть и отправлю всех их прямиком к тебе!
- Ты опять забыла, Калипсо, что я вышел в отставку.
- А мы похожи с ним, ты заметила? - проскрипел медальон. - Ему тоже плевать на эти заунывные бледные душонки. Его, как и меня, гораздо больше волнует женщина, верно, Уильям Тернер?
Пришлось проглотить.
- Ну а теперь, когда обмен любезностями закончен, я хочу, чтобы ты понял меня, Уильям Тернер, - Калипсо встала. - Дело даже не в корабле. Дело в том, что мировой порядок, будучи только-только восстановлен с твоей помощью, снова нарушен. Ты своими глазами видел, какой хаос творится на той стороне, когда никому нет дела до того, что там происходит.
Тернеру очень хотелось посоветовать ей поднять со дна другой корабль.
А как же "Голландец"?..
- Я же, в конце концов, не прошу тебя вернуться на веки вечные! Я прошу помочь. И скажи мне правду, - в ее голосе был мед, - неужели "Голландец" совсем ничего для тебя не значит? Ведь это был твой корабль и твоя команда.
"Попала", - подумал Уилл. И промолчал. Сердце как будто коготком царапнуло.
Элизабет могла называть это как угодно, но корабль он… ну да – любил.
Пиратская богиня, будто прочитав его мысли, улыбнулась и облизнула губы самым кончиком языка.
- Видишь ли, Уильям Тернер, в наш жестокий век людям совершенно противопоказаны слабости. А у тебя их так непозволительно и так искусительно много! И ты каждый раз так трепетно реагируешь, стоит задеть твое слабое место, что... просто невозможно удержаться. Бери пример с Джека, хотя, - Калипсо поморщилась, - Джек неудачный пример. У него всего две слабости, считая собственную шкуру, против четырех твоих, но он одуревает вчетверо сильнее!
- Спасибо за заботу и комплимент, - саркастическим тоном отозвался Уилл. - Не стоило, право. С чего ты вообще взяла, что я сумею найти то, чего не отыскали все обитатели Атлантики?
Калипсо вздохнула.
- Я ведь не зря тебе говорю, что это твой корабль.
Рассказать Элизабет все как есть было нетрудно и необходимо. Через "не могу, но надо" и через "не хочу, но надо" они приучились говорить друг другу только правду о том, что собирались делать, если уж не всегда получалось делиться мыслями, - давнее недопонимание из-за принятых про себя решений кое-чему их научило. Тяжело было потом, когда она вскрикнула, как раненая в самое сердце, зашаталась и неминуемо упала бы, не подхвати ее муж. А потом оказалось, что ее жалобное "нет-пожалуйста-не-делай-этого-хочешь-я-на-колени-встану" - еще страшнее. Но и это были цветочки в сравнении с тем, как она высвободилась из его объятий, молча подобрала с кресла шаль, запахнула на груди и вышла на балкон. Ни словечка. А потом он обнимал ее, каменно-застывшую ("Эли, милая, ты простудишься, осень же!"), и она молчала, и молчала, немигающе глядя перед собой и глотая слезы, и молча же высвободилась, вернулась и села, попросила рассказать все с начала - и когда Уилл уже поверил, что она смирится с его доводами, Элизабет взорвалась, как пороховой склад. Нет, как десять, как сто пороховых складов.
- Я тебе не позволю! - в лучших традициях мисс Элизабет Суонн громыхнула миссис Тернер металлическим тоном, дослушав соображения своего мужа до конца. - Ты не посмеешь! Хватит с меня! Хватит!! Я запрещаю!
И ему почему-то стало дурно, как будто ледяным штырем или той самой будь-она-неладна отличной шпагой командора, а ныне адмирала, Норрингтона пропороло насквозь грудь, и холод впился в сосуды и мышцы, проморозив в мгновение ока все мысли и все чувства и внеся какую-то звенящую ясность в происходящее.
Он спокойно поднялся на ноги, обошел вокруг кровати, скрестив руки на груди, вкрадчиво поинтересовался:
- Дорогая. Я правильно тебя понял? Не ослышался? Ты мне не позволишь?
И она осеклась под его тяжелым взглядом, села, потрясенно качая головой.
- Господи, я поверить не могу, что ты хочешь вернуться в это проклятое место. Ты! Ты клялся мне нашим сыном и моим чревом, что никогда не расстанешься больше с нами. Где теперь эта клятва? Если бы за клятвопреступление судили, муж мой и господин, ты давно был бы приговорен к смертной казни - года не проходило, чтобы ты не нарушал своего слова!
Он не хотел ссориться - нет, правда, совсем не хотел. Ссориться с любимой женщиной - самое последнее дело в мире.
- Элизабет.
- Что?! - она вскочила, заходила по комнате от окна к кровати и обратно, ожесточенно жестикулируя. - Не могу, не хочу понимать! А я-то уже поверила в чудеса, как ребенок в Рождество. Ты жив и по эту сторону, я жива, мы вместе, хотя сами боги были против этого. На нас не ведется охота, как на зверей, напротив, нам дают радоваться жизни, растить детей, которых у меня было не так уж много шансов зачать и выносить!..
Он так стиснул зубы, что желваки заходили на щеках.
- Не пытайся сказать мне, что я всем этим не дорожу, - даже думать так не смей.
Элизабет остановилась, упираясь руками в оконный проем. Ее трясло до головокружения.
- Ответь-ка мне по совести - где мой прежний Уилл?
- А где Элизабет, бок о бок сражавшаяся со мной на палубе "Голландца"?
Она обернулась с непередаваемым стоном.
- На той самой палубе она и умерла, твоя прежняя Элизабет!
- На два тона ниже. Дети спят.
- А та, что пришла на смену, - Элизабет продолжила на тон ниже, - десять лет ждала тебя, как преданная собака, родила тебе трех сыновей. Думаешь, мне так уж легко было все это время? Если у меня хватало такта молчать, полагаешь, я мало пережила?
- Все ясно. Ты очень страдала, моя тактичная жена и госпожа, и я не заслуживаю малейшего понимания с твоей стороны.
- Жена вечного капитана... да я сама себе внушаю одну только жалость.
- Эли. Лиззи.
- Хватит с меня, - раздраженно оборвала жена, падая на кровать и чуть не с головой укрываясь одеялом. - Я хочу спать.
Никто, разумеется, так и не уснул, они ворочались с боку на бок, вздыхали и с поразительной упорностью делали вид, что спят. Раза два Тернеру казалось, что жена тихонько плачет, он шепотом звал ее, и Элизабет мгновенно каменно замирала.
Утром между ними в полную силу властвовало желание Элизабет показать, как она оскорблена и потрясена. Черт возьми, ему страшно не хватало того, как она на прощание расправляла ворот его кожаного плаща.
- Уилл! - окликнула жена, когда он уже занес ногу, чтобы шагнуть через порог. - А если бы я была беременна, ты бы остался?
Он замер... поставил ногу на порог и обернулся.
- Ты беременна, Элизабет?
Она что есть сил закусила губу, до крови. Сквозь зубы выжала короткое:
- Нет.
Уилл посмотрел ей прямо в глаза.
- Я бы остался.
- Черт! - она дернулась как-то всем телом, выдавила нервный смешок. - Мне не везет. Надо было врать!
И тут его снова проморозило - до звона в ушах и металла в голосе.
- Я бы никогда тебе этого не простил.

Вот так они и расстались. Парочка твердолобых до крайности дураков. Родители троих сыновей. Мирная, полная нежности и заботы друг о друге семейная жизнь. С таким-то жизненным опытом!
О, да, теперь можно с каким угодно ожесточением набрасываться на себя.
Что б им не плюнуть на все и не обняться на прощание? Но нет, простые решения – не наш метод. Ах, Эли, любовь моя, как же так, как же так…
- Здесь, - голос Калипсо вернул его к реальности. - Не стоит так свирепо грести, мы чуть не врезались.

* * *